Шрифт:
Закладка:
«Хождения по мукам» бесчисленных комиссий, тюремные условия жизни в лагерях «спасения», полная бесперспективность тех, кто не выиграл на трамвайный билет визу за океан, поставили перед ослабевшими за восемь лет жизни в лагерях УНРА-ИРО душами дилемму – что хуже – высшая мера наказания в СССР или высшая степень издевательств со стороны бюрократов ПРО? И мы видим взятую измором душу Никиты Сорина… Душа совсем не пропащая. Дай ей помощь сейчас – она воспрянет. Предчувствуя гибель, она бьется, кровоточит… Но нет больше сил верить в чудо. Всему есть свой предел. Никита возвращается в лапы к дьяволу… Уже навсегда… Прокляв всех и вся…
Эта книга, на всех страницах которой нет вымысла, страшна своей жизненной правдой, но очень нужна. Нужнее многих изданных за последнее время книг.
* * *Пока мы можем говорить о Ширяеве, как об авторе небольших по размеру, очень значительных по содержанию, богатых и выразительных по языку, произведений. Ширяев знает советскую действительность очень глубоко и разносторонне. Он исколесил Россию вдоль и поперек и все персонажи его произведений – живые люди, с которыми он соприкасался в своей пестрой встречами жизни. Его живопись словом так ярка и запечатлительна потому, что она проникнута чуткой любовью к людям, помогшей увидеть под наносным – советским и под грубой жизненной корой – русскую душу, уповающую на Бога или смутно тоскующую о Нем.
Повесть «Овечья лужа» (из цикла «Птань»), напечатанная в 16 номере журнала «Грани», охватывает сравнительно небольшой отрезок времени, но это не только один из эпизодов минувшей войны. В ней очень глубоко и верно показано отношение колхозников к чужой – немецкой, и советской, но не менее чужой, власти. Разрыв между советской городской интеллигенцией и крестьянством. Шаткость советских устоев. И осознанная у старших и неосознанная у молодых, но глубокая почвенная любовь к России.
«Приспособились мы с Вами, ваше благородие, к новой жизни» – говорит Аким Акимович «бывшему персику» – «потому, что мы с Вами глубоко в землю корнями ушли. Кто наверху был – тех ветром сдуло, а мы вросли и зацепились»…
Но Аким Акимович «приспособившись», не поступился своей большой русской душой, он сохранил в ней ту же незыблемую любовь к Матери-Руси, к людям. Верой в Бога и любовью к ближним сохранился в СССР и священник отец Иван. Вместе с вспыльчивостью унаследовала от деда любовь к отечеству и Нина. Поэтому и бывший помещик Анопов, бывший священник отец Иван, старая народоволка учительница тетя Клодя, бывший конокрад Ванька-Вьюга, и советский капитан – партизан Груздев, и студентка литфака – комсомолка Нина в лихую для отчизны годину сходятся на одном русском пути.
Крещение Нины – наиболее сильное место в повести: – «Священник подошел к стоящей на коленях девушке, осенил ее крестом, потом отер жестким пальцем большую слезу, катящуюся по ее щеке, и начертал этой слезой крест на лбу Нины:
Крещается раба Божья Нина, во имя Отца и Сына и Святого Духа».
Слезой чистой Веры, слезой раскаяния, слезой страдания – окрестится вся Россия.
И еще. В «Тихом Доне» Шолохова есть незабываемое описание смерти Наталии Мелиховой. С не меньшей силой показывает и Ширяев кончину убитой партизаном Линем Анеты.
Чувствуется, сам Ширяев глубоко верующий человек. Но он – жизненно правдив, не сглаживает острых углов. Узнав, что убийца Нины – Василий Зимин, Аким Акимович Анопов, увидев бегущего по откосу, ищущего прикрытия от снарядов Василия, поднял винтовку к плечу.
«– Аким Акимович. Что вы делаете? – не своим голосом закричал Федор Зимин, хватаясь за ствол винтовки. – Аким Акимович. Сын он ведь мне…
Прости, – прошептал отец Иван – прости…
Твое дело прощать, поп, а мы люди грешные…
Василий увидел его. Метнулся в сторону, повернул назад, к откосу, но старик повел мушкой.
По бекасам промаху не давал, а тут-то… Благослови, Господи»…
Когда Василий ткнулся в землю и замер, точно влипнув в нее, Анопов бросил винтовку и повернулся к стоящему на коленах священнику.
…Ну, мне теперь и помирать можно. А ты, поп, молись, молись… за всех и за вся молись…»
* * *В замечательных очерках, собранных в книгу под названием «Светильники земли русской» Ширяев с большой теплотой рассказывает о чуде Преподобного Сергия Радонежского, о Николае Чудотворце, пришедшем незримыми путями в Россию, ставшем наиболее чтимым святым на Руси – спасителем погибающих, заступником и утешителем.
И, вот, перед нами встает Соловецкая обитель. О ней, к нашему стыду, мы знали очень мало. И не предполагали Советы, выбирая святой остров местом ссылки для «перековки» сознания людей, что «там Христос совсем, совсем близко». Что оставшиеся на Соловецком острове подвижники силой Духа свершат новые чудеса, подобные тем, что записаны в Соловецких летописях и что Незримая Рука приведет на помощь изнемогающим в ссылке людям «утешительного попа» – отца Никодима, щедро делящимся с обездоленными богатством души своей неиссякаемой, веселой радостью.
…И «от выполнения своего служения отец Никодим никогда не отказывался. Служил шепотком в уголках молебны, панихиды, исповедывал, приобщал Св. Таин с деревянной лжицы… Его под видом плотника проводили в театр к пожелавшим говеть женщинам. Шпана ухитрялась протаскивать его через окно в лазарет к умирающим, что было трудно и опасно».
Мы видим его живого, осязаемого, «с бегущими к глазам лучистыми морщинками», окруженного отпетой шпаной, слушающей, затаив дыхание такие же живые и радостные, как он сам, «Священные сказки». Раздувающего в остывших душах Божий огонь, превращающий его в пламя Веры…
А владыка Илларион, которого даже «охранники, как бы невзначай называли владыкой», свершивший во славу Божию чудесный подвиг спасения погибающих на море чекистов, спасший комиссара Сухова не только телесно, но и духовно.
Да один ли Сухов был обращен к Богу, – ведь «все, кто был на пристани, каторжники, охранники», увидев возвращающуюся со спасенными лодку, «все без различия, крестясь опустились на колени: – Истинное чудо! Спас Господь!»
Ширяев пришел на Соловки крестным путем. О собственных страданиях он не пишет, но мы знаем, что ему довелось перенести. Но не на этом ли Святом острове он обогатился той силой Духа, что поддерживает его и ныне, – больного, в тяжелых условиях. И не брызги ли той радости «утешительного Никодима», дают такую бодрую теплоту всему им написанному.
И только горько становится, когда подумаешь, что до сих пор Б. Н. Ширяев живет в лагере Ди-Пи. Что
