ОБХСС, через ветеранский отдел райисполкома приобрёл за бесценок семилетний инвалидский «Запорожец». Рукастый Фома Тиновицкий подрихтовал, подправил, поднастроил. А после проверки анонимки о злоупотреблениях в гаражном кооперативе Гутенко получил место под кирпичный гараж. Тут же началось энергичное строительство – бригаду выделило «подшефное» РСУ. Не имевший прежде денег даже на мотороллер, Вальдемар вдруг стал автособственником. Овеваемый ветерком, заруливал на стоянку у райотдела и, гордый, покручивая на пальце ключи, шагал на работу. Но, несмотря на усилия Фомы, потрёпанный семилетний «Запорожец» то и дело ломался, съедая до трети зарплаты. Гутенко задумался о замене. Можно, конечно, поменять на «горбатый» в хорошем состоянии, – даже без доплаты. Но после 28-сильного «ушастого» ездить на «горбатом» показалось западло. Зато если продать старый «ушастик» и недостроенный гараж и чуть подзанять, то набиралось на следующую модель «Запорожца» – «мыльницу». Окрылённый Вальдемар начал прикидывать и прицениваться. По воскресеньям стал ездить на авторынок. Там-то и сообразил вдруг, что ещё пара тысяч – и можно потянуть на «Жигули». Это было как озарение. «Запорожец», стар ли нов, это всего-навсего «Запорожец», и ты всю жизнь обречён менять один «Запорожец» на другой. Новёхонькая же «шестёрка» разом перебрасывала тебя в другой мир. Всего пара тысяч – и ты человек иного уровня, иных связей. Но взять их было решительно неоткуда. Невозможность осуществить мечту из-за жалких пары тысяч Вальдемара изводила. Тем более что уж договорился с директором автомагазина о покупке без очереди – из будущей партии.

О том, что в тереме остаются коллекционные ценности, Гутенко узнал через своего бывшего агента – Мари Шторм, с которой и после провала агентурного дела сохранил добрые отношения и даже продолжал держать на конспиративной квартире комплект постельного белья.

Мари и сообщила: Колдун эмигрирует. Уезжает, не распродав остатки коллекции. Может, заскочит забрать, а может, и нет. «Что ему этот хвост. Для его уровня – копейки. Забрал-не забрал – может, и не вспомнит. А вспомнит, да плюнет», – бросила Мари.

Сначала Гутенко принял информацию краем уха. Лишь позавидовал чужому богатству да удивился вскользь человеческой безалаберности. Но после что-то внутри заворочалось.

То и дело мысли сами стали возвращать его к Колдовской коллекции, безнадзорно брошенной в пустом доме, – бери – не хочу. Наверняка в десятках тысяч рублей. Перед глазами Вальдемара до сих пор стояли увешанные тяжёлыми картинами стены, альбомы со старинными монетами, тусклые иконки, за которые платили в сотнях, а то и в тысячах. Пяток таких иконок – и вопрос с машиной закрыт.

Но надолго ли брошенной? О том, что терем Мещерский передал комбинату, Гутенко знал. Значит, не сегодня-завтра выставят охрану.

Соблазн был велик.

Вальдемар заметался. Но не лезть же самому.

Пацаном, когда Валеринька Гутенко начал заниматься в музыкальной школе по классу баяна, одно время вместе с ним занимался Ломовицкий, сводный брат Лапина. И хоть близко они не сдружились, но всё-таки приятельствовали.

После школы Ломовицкий сделался активным участником Лапинской группировки, сколотил вокруг себя наиболее отчаянных «пацанов». За стремление любую конфликтную ситуацию разрешить силой Ломовицкий заработал кличку Ломик. Шептали, что за группой Ломика несколько нераскрытых убийств. Иной раз и Лапа не мог сладить с «отморозками», которых сам же вскормил.

Детского приятеля Гутенко сторонился. Но всё-таки изредка в городе пересекались. Общались по-доброму. Вальдемар решился обратиться к нему.

Правда, связываться с психопатом всегда опасно. Но выбора не видел. Да и дело пустяшное. Они встретились. Гутенко поведал о невиданном богатстве в пустом неохраняемом доме.

Ломик засомневался. Ему уж доставалось за самовольство от старшего брата. Лапин всё более активно входил в бизнес, начал приобретать связи среди политиков, стал ездить на собрания и форумы, прикидывая, к какому крылу выгоднее примкнуть. И всё дальше внешне, для всех дистанциировался от воровского мира. Младшему идти на любые преступления без ведома самого Лапы было категорически запрещено.

Но соблазн оказался велик. Огромная, к тому же лёгкая, пожива позволяла Ломику выйти «из-под опеки» старшего брата. Ударили по рукам. Отдельно обговорили, что причитается наводчику.

Через короткое время по всей области громыхнула новость: уникальный Колдовской терем сожжён, сам владелец убит.

С этой минуты Вальдемар пребывал в непрерывном страхе. То и дело – надо-не надо – забегал в угро, проведать, не появилось ли свежих новостей.

Подмывало встретиться с Ломовицким, но он терпел. Ломик сам нашёл его, как раз в гаражном кооперативе. Передал причитающийся десяток икон, предупредил, чтоб, пока всё не затихнет, припрятал подальше.

– Видишь, даже сам вор предупреждал. Так почему ж всё-таки выставил на продажу? – задал естественный вопрос старший опер Юра Гуляев. – Ведь лучше кого другого знал, что и где ищут.

Вальдемар уныло вздохнул. Знал, конечно. Но знал и то, что описания похищенного в распоряжении следствия нет, группа Ломика вне подозрений, и вообще розыск забуксовал. А тут ещё прибыла долгожданная партия «Жигулей». Гутенко решился. Выставил по отдалённым углам три иконки. К моменту, когда обнаружились фотографии, две ушли, одна – Углическая – задержалась в продаже.

Фёдоров грозно кашлянул.

– Ты Ломика, по воровским понятиям, подвёл под «мокруху», и вместо того, чтоб тебя на вилы поставить, он ещё делится краденым? И за что ж тебе такая благодать? Сказать?! – лицо Саши исказилось. – Да за то, что ты, курва, своих товарищей денно и нощно бандитам продавал! Телевизором у них работал!

Не сдержавшись, увесисто достал по затылку. Вальдемар вскрикнул, съёжился. Пространство вокруг него опять опасно сузилось. Вот-вот начнётся избиение.

– Кто убил Мещерского? – жёстко спросил Меншутин. Шум стих.

– Не знаю! – выкрикнул Гутенко. – Ломик обмолвился только, что, мол, хозяин не вовремя вернулся. Да тут и говорить не надо. Кроме него, больше некому.

Он зыркнул на толпящихся оперативников. Ненависть чуть отступила, и теперь они в поисках информации ловили каждое его слово. Вальдемар ощутил себя актёром на сцене, держащим в напряжении зал.

– Ну, вот скажите, не негодяй ли? Из-за паршивых картин живого человека убить! До сих пор поверить не могу! – Гутенко горько замотал головой, поглядывая из-под пальцев.

– Как думаешь, на допросе Ломик подтвердит убийство? – прикинул Фёдоров.

– Если правильно нажать… – Вальдемар приободрился. – А на край, очную ставочку со мной залепим. Глаза в глаза. Рупь за сто, я его на ней расколю! Главное, горячим взять. А уж я подскажу, как спросить! Да что там! Всю банду под ноготь снесём! Я нынче все их коны изучил.

Гутенко вошёл в лихорадочное состояние. Страх причудливо смешался с азартом.

– Записывай! – потребовал он от Меншутина.

Боясь что-то упустить, принялся диктовать адреса, предлагал очередность и способы поимки. Сам подправлял неточные записи, сердился на бестолковых. Даже постукивал кулаком.

– Выметем нечисть, – заверял он. – Только слушай меня, кого за кем послать. На задержание головки самых опытных надо. И чтоб с подстраховкой. Особенно Ломика. У этого психа всегда шмайсер при себе.