И люд не хуже устроился. На плоте один-два десятка поселенцев, но опосля Белёва ешо прибавилось. Живём аки в избе. Есм окна и двери, а в клетях сетка подвешена, на которой и спят мужики, по очереди. Бабам же и деткам, полати положены деревянные. Есть и печка железная, а вот еду не готовим. При каждом водоходе своя кухня имеется, от неё то кошт всем и развозят. Шли бойко, весело с песнями. Каждый своё место знал. Ветрилом навострились орудовать, нехитро дело. Знай себе шоблу по ветру держи, да веревки вовремя тяни. Мыта проходили споро, а татей и вовсе не видала. Не дураки на такую силищу лезть.

От благих мыслей Буяна отвлекло какое-то движение у берега. Один-два-три-четыре. Они считал множащиеся точки и очень быстро понял на кого они нацелились. Волга здесь круто изгибалась и тати напали аккурат когда половина каравана с охраной скрылась из вида. Вскоре он увидел и новые лодки

— Накаркал! Ох же выпоротоки!

— Буян, ты на кого лаешься то? — выспросил его кормчий.

— Тати! только и крикнул. Схвативши "ракетницу" рванул что есть силы шнурок и «стрела», отставляя за собою ярко-зеленый свет, дугой взмыла в небо, а вскоре такие же взлетели и с других плотов. Закусив от волнения губу, Буян сбежал вниз, окликнув по дороге мужиков и закричал истошно, — Мортирку на правый борт! Быстрей! Быстрей! Ящики в сторону. Экие вы неповоротни!

Поднатужившись, Буян схватил третью кассету и припустил. Мужики же, подбежав к станку, выдернули шкворень и на колёсиках потянули его на другой борт. Там разом опустили в гнездо, а Буян надставил сверху кассету. Взглянул в крестовину прицела, винтом поднял платформу и запалил фитиль. Бахнул пристрелочный, одним стволом. Промазал, но по всплеску он поправил прицел и на это раз дал залп целой кассеткой, тремя стволиками.

Бух... и на малом насаде упало несколько разбойников, раздались крики. Ход на этом замедлился, но прочие стремительно сближались.

Буян на автомате зарядил стволы, дёрнул запал и снова выстрел. На этот раз картечью, полноценный со всех трёх кассет по очереди. Бум-бум-бум и разлетевшиеся конусом картечины снесли с лодки большую часть разбойников. Немудрено, они ведь вплотную подошли, а на таком расстоянии промахнуться только спьяну можно.

— Буян! Буян! — закричали ему, — Ракетки! Ракетки пустили. Одна червлёна, а друга зелёна.

В горячке боя Буян не сразу понял о чём речь, а когда сигнал продублировали мигом сообразил и приказал открывать ящик с красной полоской где хранились гранатки с хвостовым оперение. Достали те, что с двумя полосками, насадили на ствол и в дело. Он такими всего разок стрелял в Лещиново и прекрасно знал, что произойдёт дальше, а Прохор, тьфу ты, князь, наказал не болтать до поры и сии гранатки лишь при нужде крайней ставить.

Бух, и с тихим шипением бомбочки неспешно взмыли в небо, издавая отвратительный, режущий слух звук. Словно комар какой, около уха вьётся. Описав в небе широкую дугу, они разорвались сотнями горящих капель, которые, оставляя дымящий след, обрушились на нападающих. Падая в воду, капли дымились и шипели, плевались огнём, словно Горыныч змей.

— Дожьбоговы стрелы, — шепотком, с придыханием, произносили мужики, ошарашенные необычным зрелищем.

Два ближних насада, облепленных огнём, вспыхнули практически мгновенно. Объятые пламенем фигуры татей в отчаянии бросались за борт, но в воде вспыхивали ещё сильней.

— Глядика. Вода горит аки дрова в печи!

— Заговоренное зелье то, оттого и горит аки огонь небесный.

Поселенцы, позабыв про свои обязанности, открывши рты, смотрели как москитный флот волжских разбойников пылал и чадил густым, чёрным дымом. Буян ведь не один стрелял, с соседних плотов добавили, а на тех, где не было мортирок, обязательно один-два бомбардира сидели и они также по сигналу отстрелялись. Поэтому даже те лодки, коим досталась одна-две капли зелья не затухали, ведь тати их тушили по привычке водою, а фосфор от этого лишь сильней ярился. Да и на горящие пятна зелья плавающего по воде, то и дело натыкались.

Буян очнулся от шокирующего зрелища и начал раздавать пинки мужикам:

— Не стоим. Плоты расцепляй! Никон, Глеб, Немил, на вёсла! Шустрей, мать вашу за ногу, вона вишь, на нас огонь сносит!

Сам же побежал за высыпными огнетушителями в красных баллонах.

* * *

Ивашка скакал по московскому погосту из последних сил, второго коня ужо загнал. Но вот и Москва! Из расступившихся окрест лесов бежали разделённые кривыми улочками боярские хоромы, избенки, церквушки, сбиваясь у стен в тугие кучи и распадаясь вдали от них на отдельные маленькие островки. Вся эта родная картина, прикрытая от солнца синей утренней дымкой, наполнила его какой-то неизъяснимой радостью. Объехал стены Андронникова монастыря, опоясавшие холм на левом берегу Яузы. Там уже зазвонили к заутрене — ветер доносил слабые, по чистые звуки колоколов.

Лошадь скакала по тракту, закусив удила, по краям которых уже выступила розоватая пена, и сам Ивашка держался из последних сил. Правее Замоскворечья на высоком холме виднелся Московский кремль, наполненный токанием топоров и звуками рожков плотницких старшин. Миновав Чертольскую слободу, Ивашка почти доехал до моста через ров куда отводили Неглинку и там, обессилев, свалился. Гридни, завидев знакомца, тотчас его подхватили.

— Браты, к боярину Остафию тащите, дело господарево, — только и прошептал Ивашка из последних сил.

Московский Кремль, палаты Великого князя

Ивану Даниловичу шёл уже пятьдесят второй год и выглядел он не очень. Морщинистые руки, тяжелая одышка, кашель. Крепкое некогда здоровье подорвали бесконечные поездки в Орду. Но всё же князь не унывал и был крепок духом. Грандиозное зрелище стройки радовало до глубины души. Тысячи мужиков, согнанных со всех концов княжества, рубили стены нового Кремля, что будет куда больше старого, доставшегося от отца. По волокам тянули вековые дубы, клети, заполняли землей из рогож, кузни варили полосу для врат. Обновляли и валы со рвами. Мало кто знает чего ему стоило добиться ярлыка на Кремль, сколь серебра и злата роздано...

Не взять такую крепость ни лихим набегом, ни длительной осадой. Но что Кремль то. Главное, ярлык сызнова в руках и завещание где он оставлял волости сынам, Узбеком одобрено, а значит, Москва будет и дале расти, шириться, подминая под себя прочие княжества. Что мне братец Юрий оставил то, смех один! Ныне же под рукою Кострома,