благородна, но и выгодна, ибо если человек любит других, другие будут любить его и помогать ему; каждый человек должен стремиться к тому, чтобы «он был более полезен другим, чем другие ему». Нельзя требовать от наемного рабочего, чтобы он работал сверх сил; даже с иноверными слугами следует обращаться мягко и терпеливо выслушивать их требования. Абсолютная честность и правдивость в сношениях с людьми обязательны, особенно в деловых сношениях с иноверцем: нельзя пользоваться его ошибкой при купле-продаже, ибо обида иноверца есть оскорбление еврейской религии, которая будет опорочена пороками ее последователей: это — «оскорбление Бога» (chilul hasem). Правдивость нужна не только внешняя, но и внутренняя: нельзя делать тайно то, о чем человек стыдился бы рассказать другим. По этому поводу рассказан следующий анекдот. Один большой грешник решил покаяться и обратился к мудрецу с такой просьбой: я до сих пор не исполнял ни одной Божьей заповеди и не обещаюсь впредь соблюдать все заповеди, но одну заповедь я готов соблюдать по вашему указанию. Мудрец ответил: не лги, а всегда говори правду, и тебе простятся все грехи. Кающийся обещал и ушел. По дороге он увидел дом разврата. Оглядевшись кругом и видя, что никого нет, он подумал, не зайти ли в это знакомое ему место; но тут же вспомнил свое обещание и сказал себе: ведь я обещал не лгать, а если кто-либо встретил бы меня в этом доме и спросил бы, что я тут делаю, я должен был ему солгать, — следовательно, нельзя мне зайти в этот дом. В дальнейшем он при всяком искушении ловил себя на мысли, что совершить дурное дело значило бы обречь себя на неизбежное лганье, и мало-помалу он стал честным человеком потому, что решил быть правдивым.

Интимные советы, касающиеся здоровья тела и души, давались в предсмертных завещаниях (Zawaot), обращенных к членам семьи. Из них известны относящиеся к XIV веку завещания германо-испанского раввина Ашера б. Иехиеля, или Роша, его сыновей р. Иегуды и р. Якова, автора кодекса «Турим», и майнцского раввина Элиезера Галеви. Все завещатели стараются внушить детям, чтобы они соблюдали крайнюю умеренность в удовлетворении физических потребностей, так как этим обусловливается высокое развитие души. «Прошу, — пишет майнцский раввин, — чтобы мои сыновья и дочери исполняли следующее: посещать утром и вечером молитвенный дом и быть очень аккуратными в молитвах; после молитвы заниматься хоть недолго изучением Торы, чтением псалмов или добрыми делами; честно и по совести торговать с людьми, даже с иноверцами; быть внимательными и ласковыми к людям, обращающимся с просьбой; не говорить лишнего и тем избавиться от злословия, лжи и пустой болтовни; давать десятину (в пользу бедных) аккуратно, не отказывать ни одному бедняку и помочь ему хоть малым... Жены должны уважать и слушать мужей, а мужья должны любить и ценить своих жен и не гневаться на них... Пусть мои сыновья и дочери стараются по возможности жить в городе, где есть еврейская община, для того, чтобы их дети усваивали себе еврейские обычаи. Пусть обучают своих детей Торе, хотя бы для этого им пришлось ходить по домам за подаянием, и пусть оберегают детей от безделия... Дети мои, едите и пейте только в меру надобности и не тратьте на это слишком много денег. Не гоняйтесь за деньгами и богатством, а довольствуйтесь своей долей и тем, что вы можете покрыть расходы хотя бы на половину потребностей, как советовали наши мудрецы. Но приучайтесь и приучайте сыновей и дочерей одеваться красиво и чисто... Поддерживайте чистоту в своем доме, как я сам об этом заботился, ибо всякие вредители и болезни заводятся в грязных домах». «Еда для человека — что масло для свечи: если масла в меру — фитиль горит, если мало — гаснет, если слишком много — еще скорее гаснет... Играть для выигрыша денег нельзя, так как это простой грабеж».

В Испании моралисты излагали свои поучения в систематических трудах. В начале XIV века был составлен обширный компендиум морали под названием «Светильник» («Menorat ha’maor»), в котором Исаак Абоав I[66] хотел создать такой же свод Агады, какой создал Маймонид для талмудической Галахи. В семи отделах книги («семь ламп светильника») все заповеди нравственности изложены в изречениях, притчах и легендах Талмуда и Мидраша, так что книга действительно может для практических целей заменять свои древние источники, где все нагромождено без системы и плана. Свойственная сефардам способность систематизации дала и здесь блестящий результат. В позднейшие века ашкеназы сделали эту книгу доступной для широких масс, переведя ее на немецко-еврейский язык. И действительно, по своему настроению составитель стоит ближе к германским, чем к испанским моралистам: его склонность к аскетической морали сближает его с творцами «Книги благочестивых».

Наряду с этой популярной письменностью существовала в Испании и Провансе философско-моралистическая литература для интеллигенции. Люди с философским образованием, черпавшие свои идеи из книг Аристотеля, Аверроэса и Маймонида, могли оттуда же черпать материал для психологического обоснования нравственности как «гигиены тела и души». Из сентенций греческих, индийских и арабских мудрецов в сочетании с «божественной мудростью» Библии строилась универсальная житейская философия. Эти сентенции и афоризмы, которые полагалось знать каждому образованному человеку, распространялись в особых систематических сборниках под названиями «Мораль философов» и «Отборные жемчужины» («Mussar ha’philosophim», «Miwchar ha’penimim»). Часто они вплетались в анекдотические или дидактические рассказы вроде «Книги утех» («Sefer SaaSuim») барселонского врача Иосифа Забари или сочинения другого барселонца Авраама бен-Хисдая «Принц и дервиш» («Ben ha’melech weha’nazir»). Последняя книга, составленная в XIII веке, представляла собой переработку индийской дидактической повести, обошедшей в разных версиях всю Европу под именем «Варлаам и Иосафат» и воспринявшей эллинские, арабские и христианские элементы. В образованном обществе считалось признаком хорошего тона цитировать наизусть такие изречения или анекдоты, в которых остроумная форма ценилась не менее, чем поучительное содержание. Следующие примеры из богатой коллекции таких ходячих сентенций могут характеризовать миросозерцание, наклонности и вкусы тогдашней философствующей интеллигенции:

«Мудреца спросили: каким образом ты добился больших знаний, чем твои товарищи? Он ответил: потому что я израсходовал на масло (для лампы при вечерних занятиях) больше, чем они на вино». — «Человек мудр, пока он ищет знания, но становится глупым, когда думает, что постиг все знание». — «Почему ученые чаще стучатся и двери богачей, чем богачи в двери ученых? Потому что ученые понимают значение богатства, но богачи не понимают значения науки». — «Обучай незнающего и сам учись у более знающего, тогда ты узнаешь то, чего раньше не знал, и запомнишь то,