последнее наше свидание, что английские консулы в России в своих донесениях предсказывают серьезные волнения в случае, если он останется. И каждый день я слышу об этом все больше и больше. Надо с этим считаться»396.

Итак, 9-го Царь принял Штюрмера и 9-го же был назначен председателем Совета министров (т.е. до приезда А. Ф. в Могилев) Трепов. А. Ф. с некоторой горечью и сомнением, но все же довольно спокойно отнеслась к этому известию: «Принимала старика Шт. Он сообщил мне о твоем решении – дай Бог, чтобы все было к добру, хотя меня больно поразило, что ты его уволил и из Совета мин. У меня стало очень тяжело на, душе, – такой преданный, честный, верный человек397… Мне его жаль, потому что он любит нашего Друга… Трепов мне лично не нравится, и я никогда не буду питать к нему таких чувств, как к старикам Горем. и Шт. То были люди доброго старого закала. Этот же, надеюсь, будет тверд (боюсь, что душевно – он черствый человек), но с ним гораздо труднее будет говорить. Те двое любили меня и с каждым волновавшим их вопросом приходили ко мне, чтоб не беспокоить тебя, а этот – увы! – меня недолюбливает, и если он не будет доверять мне или нашему Другу, то, думается, возникнут большие затруднения. Я велела Шт. сказать ему, как он должен себя вести по отношению Гр., а также, что он постоянно должен Его охранять. О, хоть бы этот выбор был удачным, и ты в его лице нашел бы честного человека, могущего быть тебе полезным. Ты… скажи ему, чтобы он иногда приходил ко мне, – я едва знаю его и хотела бы его “понять”».

Такой человек, как А. Ф., высказывавшая в письмах скорее истерическую экспансивность, в данном случае должна была бы проявить совершенно исключительную скрытность и выдержанность: ведь предыдущий председатель Совета министров, весь смысл назначения которого на ответственный пост был будто бы в подготовке почвы для заключения сепаратного мира, сменялся лицом, имя которого гарантировало конец немецкой интриги: Трепов, – утверждает Палеолог, – «ненавидел Германию», хотя в свое время и состоял лидером фракции правых в Гос. Совете. 10-го вечером после свидания с «Другом» А. Ф. подвела итог: «Он огорчен тем, что Шт. не понял, что ему надо уйти на покой. Не зная Трепова, он, конечно, беспокоится за тебя»398.

2. Кандидатура Григоровича

Конкурентом Трепова на занятие премьерского поста явился морской министр Григорович – человек также достаточно определенный в смысле своих политических симпатий и антинемецкой позиции. Об этой кандидатуре, припомним, упомянул Царь в своем письме. Адмирал был вызван в Ставку, о чем Григорович сам рассказал в воспоминаниях, которые нам известны только в выдержках и в весьма неточной интерпретации Лукина. Автор статьи «Несостоявшееся назначение» отнес, на основании слов самого Григоровича, посещение Ставки к 14 ноября, т.е. к тому времени, когда вопрос о назначении Трепова был уже разрешен. Это явная ошибка. Воспоминания Григоровича Лукин дополнил рассказом бывшего в Ставке пом. морск. министра ад. Русина. В частном порядке Русин узнал от члена Гос. Совета фон Кауфмана (Туркестанского), главноуполномоченного Кр. Креста при верховном главнокомандующем, что решено Штюрмера «убрать» и что в числе кандидатов в его заместители морской министр, а сам Русин намечается в морское министры. По рассказу Русина, – в изложении, конечно, Лукина – это Кауфман убедил Царя пойти на уступку общественности («два часа докладывал») – кандидатура Григоровича «желание Думы и Москвы». Предположения Кауфмана шли еще дальше, и министром вн. дел вместо Протопопова он намечал будто бы кн. Львова. Григорович, узнав от посланного к нему навстречу флаг-кап. Бубнова о предполагаемом назначении его на пост премьера, отнесся к этому известию с «большим подъемом». В Могилеве встречавшие адмирала на дебаркадере поздравляли его и говорили, что «Государь громко об этом говорил» (слова уже Григоровича). Однако при личном свидании Царь, отнесясь к Григоровичу очень «доброжелательно», ничего ему не сказал о назначении и, выслушав ведомственный доклад министра, неожиданно спросил его, когда он предполагает вернуться в Петербург? «Я вышел немного ошеломленный, – вспоминает Григорович. – По-видимому, произошло какое-то совершенно непостижимое недоразумение». Лица свиты были также «изумлены».

На другой день утром Григорович получил «поток» телеграмм: «члены парламента, министры, общественные организации – все поздравляли меня». «Особенно поразило поздравление Штюрмера». «Наконец, приносят две телеграммы: поздравительную от Щегловитова и информационную Гаваса с сообщением, что председателем Совета министров назначен Трепов». За завтраком Григорович «по-прежнему» сидит рядом с Царем, и Царь «как всегда внимателен и любезен». После завтрака, в тот момент, когда Григорович с Русиным продолжали обсуждать «непонятную историю», разыгравшуюся в Ставке, «подошел петербургский поезд с Штюрмером и Треповым» – «только тут стало официально известно о назначении последнего».

По возвращении в Петербург Григорович встретился с «полнейшей растерянностью» в Гос. Совете – ждали его назначения, уверены были в этом, желали его, а назначили другого! «Позже все объяснилось, – этими словами заканчивается напечатанный отрывок из воспоминаний Григоровича, – оказалось дело рук Протопопова и присных, которых я собирался убрать и которые чувствовали это»399.

Как ни характерен эпизод, связанный с кандидатурой Григоровича в премьеры и под его пером действительно принявший форму «непонятной истории», окончательное заключение о нем можно было бы сделать только после ознакомления в целом виде с мемуарами последнего морского министра. Это ознакомление, может быть, устранило бы по крайней мере имеющееся хронологическое несообразие. Трепов и Штюрмер, как устанавливает письмо Царя, были в Ставке вместе 9 ноября. Вызывает недоумение утверждение Григоровича, что сведения о почти состоявшемся его назначении так широко распространились, что он отовсюду получал приветствия уже в день своего приезда в Могилев. Между тем этот эпизод совершенно не отразился в мемуарном сознании современников – он прошел вне обследования и Чр. Сл. Ком., останавливавшейся на деталях почти всех конституционных перипетий дореволюционного времени. Не разъясняют дела ни воспоминания, ни показания председателя Гос. Думы, кандидатом которого до известной степени был морской министр – он первый назвал в свое время Царю это имя среди приемлемых Думе бюрократических деятелей400. По словам мемуариста, Царь вообще поддавался его «уговорам» и «увещаниям». На основании писем Царя к жене можно сделать вывод скорее другой – всерьез