Лохов, стоя на мостике, вспоминал одно за другим события последних тринадцати лет. Вспоминал с тихим чувством, будто, подав рапорт, отдалился от них. И все же знакомые берега тревожили. Не оттого ли грусть, что берега эти уже не принадлежат ему и взирают на него как на чужого, равнодушно прощаются с ним? Может, и он видит их в последний раз?

Он спустился с мостика. С помощью приборов определился, вошел в штурманскую рубку, записал координаты в навигационный журнал. Потом склонился над картой. Испещренная цифрами глубин карта была живой, и каждая точка на ней была не просто точкой, а знакомым районом земли или моря, так или иначе связанным с его, Лохова, жизнью. Незаметно для себя он погладил глянцевитую поверхность карты. Чертовски грустно! Может быть, это его последний поход и больше никогда не придется брать в руки ни этот транспортир, ни этот циркуль…

Лохов вдруг рассердился. Что происходит, в конце концов? Решение принято. Решение правильное. Он уходит. Уходит навстречу неведомому. Вряд ли счастье снова улыбнется смехом ребенка, лаской жены. Прошлое невозвратимо. Но зато там, в будущем, никто и ничто не станет напоминать ему, что он был счастлив.

— Справа тридцать пять судно!

Лохов вышел на палубу, поднялся на мостик, взял бинокль. СРТ шел вдоль берега. Его болтало даже на небольшой волне.

«Вот так и меня, одинокого, болтает», — с горечью подумал Лохов.

Экран радиолокатора светится мягким зеленоватым светом. Его перерезают пять неярких колец. Кольцо — четыре мили. Бежит по кругу неутомимый тонкий луч. Нет-нет да и выхватит светящуюся точку — судно, скалу… Тут уж не зевай радиометрист Владимир Федоров! Замечательная штука — техника! Там, наверху, сигнальщики видят судно в бинокуляр. А погасни вдруг солнце? Черта лысою они увидят. А он, Владимир Федоров, увидит. Потому что пальцам его подвластны эти рычажки и переключатели сложного, тонкого прибора и на мачте медленно вращается изогнутая широкая антенна. И радиоволны подчиняются ему. Это он посылает их к цели и принимает ее отражение. И он может «видеть» в ночи, во мгле. И ни один нарушитель не проскочит. Видела бы Светланка, как он управляется в тесной рубке!

Скользит по кругу неяркий зеленый луч. До рези в глазах всматривается в экран Владимир. Он еще не научился глядеть на экран спокойно. Ему кажется, что если он не будет напряженно всматриваться, непременно что-то пропустит.

Рядом сидит главстаршина Куличек. Это первая вахта молодого матроса, и его еще нельзя оставлять с прибором один на один. Ведь корабль в походе. Мало ли что может случиться. Краем глаза он наблюдает за работой Владимира, готовый в любую минуту поправить, предостеречь.

А Владимир ждет, ждет с нетерпением яркой точки на экране. Так хочется обнаружить цель, доложить на главный командный. А вдруг и в самом деле нарушитель? И командир скажет перед строем: «Матрос Владимир Федоров, своевременно обнаружив цель, вы помогли схватить матерого шпиона. Объявляю вам благодарность!» И он ответит гордо: «Служу Советскому Союзу!»

На экране между первым и вторым внутренними кольцами возникла слабая светящаяся точка, и померкла, и вновь возникла. Размечтавшийся Владимир не заметил ее.

Куличек прищурился:

— Федоров, почему не докладываете?

— Что?..

— Почему не докладываете на главный командный? Владимир испуганно посмотрел на Куличка, потом на экран. И только сейчас заметил бледную точку. Он покраснел, заволновался, закрутил ручку фокусной настройки.

Куличек терпеливо Ждал. Наконец Владимир сказал громко:

— Цель справа шесть, дистанция двадцать миль.

Куличек нахмурился:

— А поточнее, Федоров.

Владимир совсем растерялся. Щелкнул дистанционным переключателем. Цель исчезла.

— Спокойнее, — сказал Куличек.

— Есть спо-спокойнее. — Владимир сглотнул, снова повернул переключатель. Точка вспыхнула. «Да что же это я?» — с ужасом подумал он и вновь доложил:

— Цель справа шесть, дистанция пять миль.

— Так сколько все-таки? — недовольно спросил динамик голосом Лохова.

— Пять миль, товарищ командир.

— Ясно.

— Вот так, Федоров. Тут ошибаться нельзя, — сказал Куличек.

— Я понимаю.

…Владимир передал вахту, но не пошел в кубрик. Стыдно. На юте никого не было. Крепчал ветер, набежали тучи, стал накрапывать дождь.

Подошел Куличек:

— Промокнешь.

— Ничего.

— Ты очень-то не огорчайся. Учесть учти, а огорчаться не огорчайся. В общем-то, ты молодец, с аппаратурой управляешься прилично, грамотный. А опыт — дело наживное.

— Спасибо, товарищ главстаршина.

— А зовут меня Иваном. Неофициально. Пойдем-ка, Федоров, в кубрик. Бывает, даже морские волки простужаются. Вроде нашего боцмана.

Владимир покорно пошел за Куличком.

— А если матросы смеяться будут — отбрехивайся как можешь. Они ведь без зла. Так. Зубы поскалить. Веселый народ!

Утихло возбуждение первых дней похода, и Владимир почувствовал усталость. Ощущение новизны прошло. Кубрик стал казаться тесным. Появилась странная сонливость, голову так и тянуло к подушке, но стоило прилечь — и сон не приходил. Владимир подолгу ворочался, пытался даже считать до тысячи, чтобы усыпить себя.

То ли напряжение, с которым он всматривался в экран локатора, сказалось, то ли непривычка спать урывками.

В учебном отряде день был заполнен до предела. Но ночь была ночью. Ночью можно было выспаться. На корабле спать приходилось дважды в сутки, по четыре часа. Четыре часа — вахта, четыре — сон, четыре — подвахта. А еще занятия, работа с аппаратурой, да и письмо написать надо, книжку почитать, в шахматы сразиться.

Владимир удивлялся, как другие все успевают делать. Но самое трудное — это короткий сон. Не успеешь, кажется, глаз закрыть — пора подыматься. Голова становится тяжелой. Работаешь с локатором — перед глазами неутомимый зеленый луч, он скользит, скользит по кругу, и ресницы начинают слипаться. Это ж просто ужас — в самом деле заснуть у локатора! Ведь здесь — граница. Ведь ты не просто радиометрист, ты — глаза Родины. Уж лучше утопиться, чем заснуть у прибора!

Как-то во время вахты заглянул в рубку Куличек. Увидев застывший взгляд Владимира, спросил без обиняков:

— Спать охота?

— Охота, — признался Владимир.

— Ничего, Федоров. Пройдет. Главное, не поддаваться. Я первые дни, когда на корабль пришел, думал — вовсе не сдюжу. А надо. Надо, понимаешь? Служба, конечно, не мед. Но зато дело какое делаем! Не всякому выпадает. Не всякому… Я вот и на сверхсрочную остался. Некоторые думают, за длинным рублем погнался. Живет, мол, Иван Куличек на всем готовеньком, а рублики эти самце длинные идут и идут на книжку. А на что мне? Корову покупать?.. Да и рубль то не длинный. На рыболове куда длиннее, только знай вкалывай! Просто я нашу пограничную