– Зачем? – удивилась я, протягивая девушке пачку бумажных носовых платков.

– Сказал, что жирные бабы его раздражают, – заливалась слезами моя собеседница.

– Интересно, в каком месте у тебя жир скопился, – хмыкнул Зарецкий, уже успевший подойти к нам. – Уж извини, но ты похожа на вязальную спицу. Прекрати сопли лить! Не следует из-за мужиков себе настроение портить!

– Он меня бросил, – шмыгнула носом девушка, – сказал: «Не могу общаться с бабьем с разумом кирпича. Аривидерчи».

Анжелика вытерла ладонью нос.

– Что такое «аривидерчи»?

– «До свидания» по-итальянски, – буркнул Зарецкий. – Сколько тебе лет?

– Восемнадцать… Вот не хотела на выставку ехать, вот чуяла, что добром не закончится! Как теперь жить? Я Базиля обожаю до смерти!

Девушка опять зарыдала.

– Ты что больше любишь, рыбу или мясо? – неожиданно поинтересовался Зарецкий.

– Все ем, – призналась девушка, быстро вытирая мордочку ладонями. – Жуть как проголодалась!

– Отлично, тогда поехали туда, где вкусно кормят. Сядешь за стол, начнешь с супчика. Попросим, чтобы повар его не солил.

– Почему?

– Слезы твои в тарелку капать будут, пересол получится, – с самым серьезным видом ответил издатель, открывая дверь машины. – Девочки, залезайте.

– Где ты познакомилась с Василием? – начала я подбираться к нужной теме, когда мы устроились на заднем сиденье.

– Он зашел воды купить в наш магазин «Все для дома». Я там консультант. Поговорили немного, и Базиль меня позвал в «Веселую капустку». Она прямо дверь в дверь с нами находится.

– Шикарное место, – хмыкнул Зарецкий.

– Вам тоже нравится? – обрадовалась Анжелика. – Там ну очень вкусно! Соусы разные дают бесплатно!

Иван вздохнул, а мне стало очень жаль новую знакомую, которая приходит в восторг от забегаловки.

– Он сказал, что мои глаза – как море, – щебетала Лика, – в них утонуть можно.

– М-да, – буркнул Иван Николаевич.

– И я поняла – вот он, жених! – шмыгнула носом рассказчица. – Люблю его, не могу! Очень! До смерти!

Зарецкий резко нажал на тормоз.

– Приехали. Извини, «Веселая капустка» по дороге не встретилась, придется тебе идти к Марко.

При виде издателя метродотель начал кланяться в пол. Нас отвели в отдельный кабинет, принесли фирменный лимонад и меню.

– Ой, как вкусно! – восхитилась Лика, делая глоток. – Никогда такое не пила.

Иван улыбнулся.

– Рад, что тебе понравилось. Советую взять «Фиш по-итальянски».

– А сосиски у них есть? – робко спросила девушка. – Очень их люблю.

– «Домашние колбаски по-сицилийски», – подсказал метродотель. – Рекомендую! К ним сопровождение – припущенная зеленая спаржа с соусом «Моцарт».

– «Моцарт»? – удивилась Анжелика. – Конфеты? Разве их с мясом едят? Только с чаем!

Метрдотель не дрогнул.

– Вы абсолютно правы. Эти прекрасные изделия из шоколада названы в честь великого композитора Вольфганга Амадея Моцарта. Существует легенда, что он обожал шоколад. Но почему бы гению не любить и спаржу с соусом? В некоторых источниках указано, что он нежно относился к этому овощу и придумал для него подливу. Правда ли это? – Метродотель развел руками. – Точный ответ неизвестен. Но, кроме конфет «Моцарт», существует еще и соус с таким же названием.

– А-а-а, – протянула Анжелика. – Спасибо, вы так хорошо объяснили! Мне стыдно, что мало знаю про композиторов.

– Невозможно обладать знаниями по всем вопросам, – деликатно отметил мужчина. – Я сам полный профан в точных науках. Позвольте передать ваш заказ на кухню.

Мужчина удалился.

– Он такой милый, не стал смеяться надо мной, – улыбнулась Анжелика. – А дядя Витя говорит, что я «умственное полено»!

– Какой милый мужчина, – усмехнулась я.

– Да, он хороший, – махнула рукой Лика. – Но когда выпьет, становится сердитым. Как даст по затылку, так голова потом весь день болит.

– Мерзавец! – рассердился Иван. – Почему ваши родители позволяют ему тебя бить?

– Я не знакома ни с мамой, ни с папой, – тихо объяснила Анжелика. – В детдом попала. У меня там лишь один друг был – Андрюша. У него мать – русская, а отец – негр… Ой! Случайно так сказала! Сейчас слово «негр» считается неприличным.

– Да уж, – улыбнулся Иван. – Зато петь песни с нецензурной лексикой перед огромной аудиторией и материться в программе, которая идет по федеральному каналу, – это весело! В слове «негр» нет ничего обидного, просто оно неправильное.

– Почему? – удивилась я.

– В русский язык слово «негр» пришло от французского «négre» и немецкого «neger», – пустился в объяснения Зарецкий. – Африканцам не по душе, когда их так называют, из-за того, что «неграми» их окрестили колонизаторы. Это слово у коренного населения ассоциируется с оскорблениями и унижениями. Африканцам не одно десятилетие доставалось от белых. В США, например, только в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году впервые в школу пошла темнокожая девочка, Руби Бриджес. И ее затравили родители других детей, они требовали, чтобы «обезьяна» не сидела в одном классе с их белыми детьми. Малышку на уроках охраняла полиция. И нет такой народности «негры». Представьте, что всех европейцев – немцев, французов, румын, поляков – называли бы только «белокожими»… Хорошо, что люди наконец это поняли. Вот бы еще до них дошло, что материться со сцены в общественных местах непозволительно. Да и в литературных произведениях можно написать «и он начал отчаянно ругаться», а не расписывать, какие слова произнес персонаж. Интересно, почему некоторые современные писатели, которые не гнушаются в своих произведениях постоянно использовать брань, считаются великими, отчаянно смелыми, ну очень современными? Неужели умение площадно высказываться – признак храбрости, таланта и оригинальности мышления?

– А как ты попала в детдом? – решила я увести разговор в другую сторону.

Лика пожала плечами.

– С рождения там жила. Меня подкинули к дверям больницы. Анна Сергеевна, воспитатель, рассказала, что я тогда только-только родилась, ну всего пару часов назад. Тетя Лена, уборщица, говорила, что мне надо всю жизнь благодарить того, кто меня не задушил, не утопил, а подбросил в роддом. Непросто было в интернате жить, в школе надо мной смеялись, потому что я оттуда. Сначала плакала, в конце концов привыкла. И мне потом повезло так, как никому другому! Дали комнату, аж десять метров! И я в ней одна живу! Квартира замечательная, нас в ней трое всего – бабушка Катя, дядя Витя и я. Бабуля старенькая, очень добрая, если суп сварит, всегда угостит. Дядя Витя тоже хороший, не знаю, где работает, в командировках постоянно, привозит нам с бабусечкой подарки. Бабулечка говорит: «Вам бы пожениться, ребеночка родить – две комнаты у вас уже будут. Потом, когда помру, сможете и на мою светелку претендовать как семья с малышом». Она права, и Виктор Николаевич – хороший мужчина, но если выпьет, то сердится, обзывается, обзывает меня «умственным поленом». Мне обидно, да только он прав!