Двадцатилетняя Василина носила яркие полушалки, постоянно получала от свекра Григория Никифоровича в подарок цветные ленты, которые вплетала в свои темные косы. И сарафаны у нее были сплошь новые, и полушубок цигейковый, не чета Марфиному тулупчику, привезенному еще из отцовского дома и ждущего своего зимнего часа. Ждать оставалось недолго: по утрам и вечерам становилось уже довольно студено.

Если свекор отлучался по делам из дома, то, возвращаясь, всегда привозил Василине ароматные пряники, бублики и баранки. Та ела и перед Марфой хвасталась. Той подобная роскошь могла только сниться. По большому счету после замужества жизнь ее не изменилась. Работать приходилось ничуть не меньше, чем у родителей.

Вставала Марфа затемно, отправлялась обихаживать скотину, коей в богатом якунинском хозяйстве хватало. Свекровь тем временем растапливала печь и готовила еду. А Василина сладко спала в своей светелке на мягкой перине, просыпаясь лишь к полностью готовому завтраку.

После завтрака Марфа принималась за уборку большого дома, в то время как задачей Василины оставалось только мытье посуды. Белье на всю семью стирала свекровь – высохшая, изможденная женщина, несмотря на сорокапятилетний возраст, казавшаяся старухой.

С мужем своим, которому уже исполнилось пятьдесят, она составляла разительный контраст. Даже удивительно было, что такой еще молодой и полный сил мужчина женат на увядшей и скукожившейся Арине Петровне, годящейся внешне ему чуть ли не в матери.

Полоскать белье на реку Арина Петровна отправляла Марфу. Та, закончив уборку, каждый день с тазом в руках бегала на речку прополаскивать от щелока простыни и рубахи, мужское исподнее и женские панталоны и нижние юбки. Стирка была занятием тяжелым, поэтому свекровь и заводилась с ней каждый день, чтобы не сильно умаяться. Что за день накопилось, то поутру и стирала. Жирные пятна с одежды Арина Петровна выводила мелом, воск – скипидаром, чернила – молоком. Щелок для стирки делали, смешивая золу с мыльным корнем, и эта трудовая повинность тоже лежала на Марфе. Василина ручки едкой смесью не портила.

Развесив тяжелое мокрое белье на веревке во дворе, можно было отправляться к столу – обедать. Впрочем, и в доме Якуниных Марфа никогда не ела досыта. Несмотря на все изобилие, которое в день первого визита увидела она в подклете, и на ломящиеся от запасов амбары, ели здесь довольно скудно, а все из-за того, что глава семьи Григорий Никифорович Якунин человеком слыл прижимистым, да что там, вовсе скаредным.

Марфе доставались пустые щи без мяса и даже хлеба не вдоволь. Зато для Василины и свекор, и свекровь не скупились даже на пшеничную булку, не то что на ржаную краюху. Мясо полагалось только мужчинам. Конечно, после отцовской бедности Марфа и вареной картошке с солью была рада, но все-таки как-то не выдержала, спросила у Василины, отчего свекры любят и голубят ее больше, чем младшую невестку.

Та лишь усмехнулась в ответ, ничего не сказав, и Марфа по привычке начала искать причину в себе. Может, Якунины находят, что работает она недостаточно много или разочарованы, что выбрали ее в жены своему среднему сыну, а может, считают не такой красивой, как Василина.

В огороде после обеда работала она зачастую с таким же подведенным от голода животом, как и в отцовском доме. И все равно жизнь у Якуниных Марфа считала редкой удачей. Обихаживать здесь приходилось всего лишь шесть человек, а не четырнадцать, как у родителей. Да и муж ее не обижал, относился как к игрушке, к слову, достаточно быстро надоевшей. Но не пил, не бил, за волосы не таскал, как соседскую тетю Шуру. И на том спасибо.

На огороде Марфа проводила время до ужина, после которого наступала самая ее любимая часть дня. Ее домашние обязанности на этом заканчивались. Посуду снова мыла Василина, это вообще была ее единственная домашняя забота, а Марфа с вышивкой или штопкой в руках садилась на крылечке, то и дело бросая взгляд на летний закат.

Красивые были здесь места, ничего не скажешь. Гладкой лентой несла свои воды река, не очень широкая, но полноводная. За рекой расстилались бескрайние поля. Если напрячь глаза, то даже с крыльца Якуниных можно было рассмотреть на краю одного из них родительский дом в деревне Куликово.

В другую сторону уходила дорога, ведущая в лес, встающий высокой стеной. Туда все окрестные деревни бегали за грибами и ягодами, и Марфа тоже, довольная и счастливая, ведь в такой день отменялась ее ежедневная трудовая повинность, связанная со стиркой и огородом.

В лесу прятались небольшие озера, на которых жило множество диких уток или, как их тут называли, квохт. Григорий Никифорович, Марфин свекор, охотился на них с использованием подсадных – домашних беспородных уток, которых Якунины разводили специально для весенней охоты, снабжая манками всех желающих соседей, а также помещиков Румянцевых, чья усадьба находилась неподалеку от Глухой Квохты. Не задаром, естественно.

Кормила уток тоже Марфа. Для этих целей использовались отходы зерна с принадлежавшей Григорию Якунину водяной мельницы. Охота была очень добычлива. Тушками селезней забивали ледник, оборудованный в выкопанной под амбаром яме. И готовили их потом, почитай, до следующей весны. И на ярмарках продавали, получая дополнительный доход.

Марфа завидовала, потому что ее родители не держали уток, а значит, не имели возможности заработать лишнюю копеечку. Но оборотных средств для того, чтобы завести домашнюю птицу, не было.

Весенней охотой очень увлекался и Марфин муж. В сезон он мог целые дни проводить в лесу, терпеливо высиживая в укрытии в ожидании одинокого селезня, прилетевшего на призыв домашней квохты. Собственно, основным добытчиком дичи в семье являлся именно Никита, потому что свекор слишком был занят хозяйственными делами, чтобы позволить себе отлучиться из дома чаще одного-двух раз в сезон.

Марфа оторвалась от мыслей, вернулась к развешиванию белья, которого в большой плетеной корзине оставалось еще достаточно. Если свекровь застукает ее за праздным ничегонеделаньем, обязательно выговорит. Строгая женщина, Арина Петровна безделья не терпит и невестке спуску не дает. Не отстает от свекра.

Словно почувствовав, что Марфа думает о ней, свекровь появилась на крыльце. Высокая, худая, прямая, как палка. Того и гляди насквозь проткнет.

– Марфа, сходи в амбар, принеси мне груз для бочки с капустой. Я засолила ту, что ты вчера с грядок сняла. Старый жернов в углу лежит, там, где мешки с зерном. Найдешь. Да и проворнее давай, некогда мне ждать, пока ты намечтаешься.

Значит, заметила заминку в развешивании белья. Скорее всего, в окно увидала. Да уж, острый глаз у Арины Петровны, все подмечает.

С