Мы осторожно подобрались к кромке леса. У избы толпились люди, что-то бурно обсуждая: сердитые выкрики мужиков, детский плач, причитание женщин, захлёбывающийся лай собак. По всему видать, что-то серьёзное произошло. Вон как мужики кулаками размахивают, пытаясь стоящему перед ними Фролу что-то втолковать. Один даже за грудки старика схватить попытался, да только тот миндальничать не стал, без лишних разговоров так в лоб зарядил, что бедный селянин кубарем покатился.

— А ну, идите отсюда, покуда целы! Сказал не пущу в избу, значит не пущу! — донёсся до меня злой выкрик старика. — До Воробьевки вон идите!

Толпа грозно зашумела, надвигаясь на хозяина заимки. В руках Фрола блеснул топор.

— Переждать бы, государь, — придержал меня за рукав Иван, заметив, что я дёрнулся к дому. — Негоже тебе местным людишкам на глаза показываться. Фрол их прогонит.

— Сомнут они твоего Фрола, дядька Иван, — со вздохом возразил я, обернувшись к окольничему. — А потом и до Ломтя с Михайлой, что в избушки затаились, доберутся. И что тогда делать будем? Одежда, припасы, кони; всё там. Всё равно идти придётся.

Обстановка возле заимки и вправду всё больше накалялась. Мужики всё плотнее подступали к Фролу, взяв его в полукольцо. Тот, прижавшись к двери, отмахивался, пластая топором воздух, но было понятно, что долго ему не продержаться; даже если и убьёт одного-двух, остальные навалятся.

— А ну, осади! — поняв, что удержать меня в лесу не получится, Чемоданов решительно направился к толпе, рванув из ножен саблю. — Вы что творите, мужики⁈ Бунтовать вздумали⁈

Толпа отхлынула, развернулась на властный голос.

— Никак Иван Семёнович? — выдохнул худощавый мужик с всклокоченной бородёнкой, смахивая потёртым рукавом кровь, сочащуюся из носа. По всему видать, как раз тот буян, что недавно Фрола за грудки хватал. — Из лесу!

— Да не один, а с послушником, — поддакнули ему из толпы. — Смотрите бабы, молоденький какой!

Я мысленно поморщился. Вот ведь. Мне ещё в поглядушки с местными поиграть не хватало. Москва недалеко. Наверняка многие из деревенских там не раз бывали. Как бы не узнал кто. Может, обойдётся?

— Так то ж царь! — разом развеяла все мои надежды пожилая баба в сером платке. — Я его на пасху во время крестного хода с митрополитом рядом видела!

— Ох, ты ж божечки! — отшатнулась, вытаращив глаза рядом с ней молодуха. — И я видела!

В наступившей тишине все уставились на меня. Неверяще, поражённо, не в силах осознать увиденное. Ну, да. Разрыв шаблона ещё тот. Не в обычае тут у царей почти в одиночку в подряснике по лесам шастать. Вот и стоят, глазеют, слова вымолвить не в силах. И только ветер деревьями поскрипывает, да Фроловы собаки продолжают лаять, не в силах успокоится.

И тут вся толпа, словно по отмашке невидимого дирижёра, внезапно бухнулась на колени, взвыв разноголосицей голосов.

— Царь-батюшка, спаси!

— Уйми татей, государь!

— Почто поруху и смертушку лютую чинят⁈

— Защити, царь-батюшка!

— Да что случилось то? — растерявшись, я даже отступил на пару шагов от коленопреклонённых людей. Ну, не привык я в прошлой жизни к такому вот отношению к своей персоне. Тот же самый разрыв шаблона, как говорится налицо. — Объясните толком. И встаньте, наконец, с колен!

Вот только люди будто не слышали меня, продолжая голосить. Какой-то старичок, сунувшись вперёд, припал к ногам, норовя их обнять.

Положение спас Чемоданов.

— Тихо! — истошно рявкнул он, оттолкнув от меня старика. — Слышали, что царь повелел⁈ А ну, встали все и прекратили голосить! — люди испуганно смолкли и поднялись с колен. — Тимоха, — повернулся окольничий к мужику с подбитым носом. — Сказывай, что там у вас приключилось. Да только внятно сказывай! По порядку!

— Да что тут сказывать, Иван Семёнович. Разбойники на деревню наскочили нечаянно. Кого сразу порубили, кого схватили да насильничают. Мы вон насилу сбежали, да сюда на заимку и подались. Боле некуда!

— Что за разбойники? — посмурнел Чемоданов, надвинувшись на мужика.

— На откудова мне знать, Иван Семёнович? — скривился тот, понурив голову. — По всему видать, воины. Одеты не бедно, да и оружие у них доброе. На простых душегубов не похожи. Вот только лопочут не по-нашему.

— Ляхи то, боярин, — сунулся вперёд сурового вида дедок, сердито поджав губы. — Я, когда царь Иван Васильевич Ливонию воевал, в ополчении службу нёс. Навидался.

— Что ты мелешь, дед? — нахмурился окольничий. — Откуда тут полякам взяться? Где Москва, а где Речь Посполитая⁈

— Так из армии Гришки Отрепьева, что к Москве идёт, — ответил я окольничему вместо старика. — К нему поляков много прибилось. Вот один из отрядов вслед за Пушкиным и Плещеевым и увязался. В Москву пока не сунулись — побоялись, а вон окрестные деревеньки пограбить, так это они завсегда рады.

— Царь-батюшка, спаси. Они там Нюшку убивают, — я оглянулся на незаметно подошедшую ко мне девочку лет шести.

— А кто такая Нюшка? — присел я перед ней на корточки.

— Так-то сестрица моя. Она хорошая! Она мне волосы расчёсывает и лепёшками завсегда делится.

Я замер, вглядываясь в эти заплаканные глаза на чумазой мордочке, смотревшие на меня с непоколебимой верой во всемогущего царя.

— Государь, нельзя нам на супостатов идти, — тихо дыхнул мне в ухо придвинувшийся Чемоданов. — На тебе даже броньки нет. Опасно. Да и времени нет совсем.

И вот как поступить? Я задумался.

С одной стороны, что мне за дело до одной подмосковной деревеньки, ставшей предвестником бедствий, только надвигающихся на Русь? Пройдёт совсем немного времени и кровь по всей стране рекой польётся. Целые города вырезаться будут, что там о деревнях говорить!

Да и я не в том положении, чтобы о спасении других думать. Самому бы ноги унести. Я ведь беглец и, в скором времени, самая разыскиваемая в стране персона. Об этом тоже забывать не стоит!

Но с другой стороны; что, вот просто так взять и удрать? Наплевать, что тут моих людей убивают и насилуют. Лишь бы шкуру свою спасти. Да, да. Именно моих! Хоть я и в бегах теперь, но царём быть ещё не перестал. Корону с меня никто не срывал, да и Лжедмитрий на царство ещё не скоро повенчается. Да и тогда с юридической точки зрения большие вопросы останутся.