Шрифт:
Закладка:
— И куда же бежать удумал, государь? — недобро нахмурил брови Иов. — К полякам или шведам?
Ишь, как насупился, старик. Знает, что меня убьют, а ни к католикам польским, ни к протестантам шведским отпускать не хочет. Боится, как бы для веры православной это боком не вышло. Ну, так я тебя сейчас успокою.
— Куда же я к схизматикам проклятым побегу, владыка? — деланно возмутился я. — Жизнь спасу да душу потеряю! О том и речи нет! Иная у меня задумка, — я сел напротив патриарха. — Постричься я хочу, отче. В монастырь уйти. Буду за врагов своих молиться, да за батюшку, пред Господом представшего. Думаю, в Пафнутьево-Боровский монастырь отправиться. Там и постриг приму. Только тайно это свершить нужно. Если узнают вороги, где я укрылся, то и в монастыре удавят, Бога не побоятся. Как Малюта митрополита Филиппа удавил.
Нависла тишина. Старый иерарх замолчал, обдумывая мои слова, я же замер, боясь давить на патриарха. Власти у меня над ним теперь нет, если старик упрётся, заставить не получится.
— Ладно, — отмерев, Иов с трудом поднялся, давая тем самым понять, что принял решение. — Не скажу, что я согласен с тобой, государь. Не дело истинному царю словно зайчишке лукавому по Руси бегать, да от ворогов прятаться. Этак будто бы ты сам за собой вину чувствуешь, да расстригу Гришку Отрепьева истинным царём признаёшь. Люди скажут, раз сбежал, значит нет за ним правды. Господь учит нас стойко за веру и правду стоять, — вновь стукнул он в пол посохом. — Остался бы на Москве, глядишь, и устыдились бы воры. Не посмели на божьего помазанника руку поднять. Но если ты своего решения не изменишь, помогу.
Ха. Устыдятся они, как же! На царя руку не поднимут. Держи карман шире! Вот тот же дьяк Ширифутдинов, что в «моём удушении» участвовал, настолько устыдится, что через пару месяцев после «моего убийства» и Лжедмитрия резать пойдёт. Другое дело, что не проканало у него это дело во второй раз, но тут сам факт важен. У этой сволоты рука не дрогнет.
— Нет, владыка. Я принял решение.
— Ну, так быть по сему, — вновь ударил посохом патриарх. — Отпишу грамотку о тебе Иасаафу, игумену Пафнутьево-Боровского монастыря, да с иноком сегодня и отошлю. То человек мне близкий. Не выдаст. Там и пострижёшься. Но учти, государь; постриг примешь, назад дороги не будет!
Ага. Ты это Гришке Отрепьеву скажи. Очень он этому утверждению удивится. И всё же, на душе немного отлегло. Пока всё хорошо складывается. Лучшего места, чем Пафнутьево-Боровский монастырь, чтобы правление Лжедмитрия переждать, мне не найти. От Москвы недалеко, но всё же особняком стоит. Да и игумен там, и впрямь, человек надёжный. Это же он вскоре архимандритом в Сергиево-Троицкую лавру станет и его героическую оборону от отрядов Сапеги и Лисовского возглавит. Так что неплохо бы мне с этим человеком контакты навести и к себе расположить. Ну а постриг… Как только соберётся игумен со мной обряд провести, на Божье видение сошлюсь. Мол, велел мне Господь ровно год в послушниках проходить. В это время таким не шутят. Должен игумен поверить.
Ладно. Будем считать, что надёжное место, где можно будет спрятаться после побега из Москвы, я нашёл. Остался сущий «пустяк». Этот самый побег осуществить.
— Я это понимаю, владыка, — изо всех сил скорчил я рожу, изображая смирение и покорность судьбе. — Вот только чтобы постриг принять, мне сначала из Москвы как-то выбраться нужно.
Иов ещё больше помрачнел. Старый патриарх прошаркал, тяжело опираясь на посох, обратно к креслу, осторожно сел, морщась от боли в суставах.
— Чего ты хочешь?
— Немногого, владыка. Всего лишь письмецо Ивану Чемоданову передать. А ещё Ксении помочь.
* * *
Багровый солнечный диск едва приподнялся над домами, играя по крышам кровавыми бликами. Прохладный утренний ветерок ласково провёл влажными ладошками по щекам, тщетно пытаясь остудить, бурлящую в жилах кровь.
С силой стиснув руками оконную раму, я напряжённо вглядывался в лежащий передо мной город.
Москва уже проснулась. Петухи давно смолкли, устав до хрипоты возвещать о наступающем дне. Теперь на смену им пришёл пока ещё не смелый гул спешащего по своим делам люда: занимали свои места лоточники, вяло переругивались мастеровые, бренчали бердышами стрельцы. Вдалеке жалобно заскулил пёс и тут же смолк, будто захлебнувшись собственным лаем.
Вот так и со мной может получиться, если хоть что-то сегодня не по плану пойдёт. Теперь вся надежда на Чемоданова. Я невесело усмехнулся. Вот же! Чемодан ещё не изобрели, а фамилия уже есть. Или это кто-то из его потомков его и придумал? Впрочем, какая разница? Главное, что если кому и доверял мой предшественник всецело, так это своему «дядьке», воспитывающему царевича с малых лет. Соответственно, пришлось довериться и мне. И теперь гадать, кусая от собственного бессилия губы; дошло ли моё письмо до окольничего, смог ли он собрать хотя бы с десяток верных людей, ждёт ли меня сейчас на Красной площади у Спасских ворот?
Ладно, чего гадать? Хватит и того, что всю ночь, сомнениями терзаясь, глаз сомкнуть не смог. А теперь времени на рефлексию не осталось. Теперь действовать нужно.
Решительно мотнув головой, тяну из-под кровати верёвку с ножом. Всё же хорошо, что Бельский на крайние меры не решился, ограничив мою свободу пределами дворца. Гуляй, где хочешь, вооружайся, как сумеешь. В оружейную я, правда, не попал, так и не сыскав ключ от запертой двери. Зато вон ножом разжился, верёвку у челяди востребовал.
Я невесело усмехнулся, вспомнив вытаращенные глаза истопника. Наверняка подумал, что я вешаться от безысходности собрался.
Ага, сейчас! Не дождётесь! Мне теперь, главное, чтобы под моим окном никто не шлялся и как я спускаюсь, не увидел. Тогда будет шанс и до Фроловских ворот добраться.
Ещё раз выглядываю в окно, теперь уже внимательно оглядываясь по сторонам. Вроде пусто. Стрельцы с другой стороны у входа во дворец расположились. Да и не ждёт этакого трюка от меня никто. Здесь цари через окна не лазиют. Хотя, через год Гришка Отрепьев как раз в окно сиганёт и ногу себе сломает. Ну, так у него просто верёвку себе достать, времени не было!
