Вэнго поднял над головой бубен, сильно ударил в него колотушкой, рассыпая целый каскад звуков, охвативших таинственой силой своего звучания всех в юрте. Шаман низко поклонился, раскланялся, заглядывая в трубу чувала, и замер в выжидающей позе. Наступила тревожная пауза. Куда смотрел Вэнго, что он видел в черном отверстии чувала? Кого он ждал с таким нетерпением?

В каскаде звуков грохочущего бубна вдруг раздался голос шамана:

— Вот они пришли... пришли духи... Я долго вас ждал. Теперь я слышу — вы здесь,

Вэнго, ударяя в бубен, стал петь, Его пение вначале было монотонным. Затем оно сменилось целой гаммой различных по тональности звуков, которые вместе с грохотом бубна и перезвоном колокольчиков расплывались в широкую полифонию целого оркестра, превращая камлание шамана в сложнейшую музыкально-театральную драму.

Реальный мир исчез. Все утонуло в море звуков и все летело куда-то в бесконечность. Вэнго высоко поднял бубен над головой, всматриваясь в изображение “третьего” мира — мира Вселенной, и внезапно оборвал все звуки. Пауза, полная загадочного молчания, была не менее таинственной и внушительной, чем сама драма. Она еще больше погружала в какое-то странное небытие, безмолвием обостряя то, что и без того заполнило всю душу.

Шаман снова ударил в бубен и стал высоко подпрыгивать на месте. Казалось, Вэнго парил в воздухе, не касаясь ногами пола. Усыпленное гипнозом шамана сознание рисовало какие-то крылья, крепко скрепленные за его спиной, они несли его в пространство, стремительно и быстро, с каким-то диким свистом встречного ветра.

— Вы слышите... слышите... Все духи предков летят вместе с нами... просите у них ящериц... возьмите их в левую руку... держите их, не отпускайте... оторвите им хвосты, дайте их мне, я брошу их на угли чувала. Смотрите, смотрите как они прыгают на костре. Это ваши болезни и порчи злых духов. Они погибают в огне. Пусть огонь сделается дымом и унесет их из вашего дома...

Все тише и тише ударяя в бубен, Вэнго махнул несколько раз правой рукой, как бы отодвигая от себя невидимых духов, и закричал:

— Смотрите, смотрите, ваши духи идут к вам... спросите их, где ваша смерть, какой вам надо идти тропой. Слушайте, что скажут вам духи. Запомните их слова.

Звуки бубна постепенно становились все тише и тише. Потом наступила полная тишина. Когда прошло оцепенение, я увидел Вэнго, стоящим у чувала, складывающим свои шаманские атрибуты в широкий меховой мешок с аппликациями из белой материи каких-то магических знаков. Задернув на мешке сыромятный плетеный шнур, он поставил его у чувала и внимательно посмотрел каждому в лицо. Постоял так с минуту и вышел на улицу.

Каждый из присутствующих оживлял картину виденного, как книгу будущего, которая раскрыла свои страницы перед ним, затуманила разум, оставляя только смутные очертания предсказаний, ускользающих так же, как сновидение при наших попытках рассмотреть его детали. Долго все сидели молча. Сознание постепенно возвращалось к реальности. Не в таком ли подсознании хранились образы белокурого высокого человека, убившего на дуэли Пушкина, а магическая сила кудесника гнала Олега к праху любимого коня, ставшего вместилищем его смерти?

Ночь была на исходе. Луна упала за горизонт. Было так тихо над бесконечным пространством лесов и снега, что, казалось, был слышен извечно таинственный шепот далеких, как будто живых, мерцающих звезд.

Мужской танец древнеобского праздника Елянь (фрагмент).

ШАМАН ВОРСИК-ОЙКА С БЕРЕГОВ РЕКИ МАНЬЯ

Отшумели “враждебные вихри” первой русской революции. Один из ее руководителей — Лев Давыдович Троцкий, будущий председатель Реввоенсовета республики, один из организаторов Красной Армии и Советского государства, был арестован и сослан. В самом начале 1907 года он был переправлен для отбытия срока ссылки в город Обдорск. В Березове, не доезжая 500 верст до Обдорска, он был расквартирован в доме своего будущего спасителя Кузьмы Илларионовича Коровина (партийная кличка “Коровьи ножки”). Коровин был коренастый, невысокого роста, с походкой человека, долгое время бывшего в кавалерии, с умными и строгими глазами. Хотя он и был из рабочих, но по внешнему виду был больше похож на русского сибирского старообрядца.

Революционно настроенный Кузьма Илларионович за участие в большевизации Советов был предан суду, но при вынесении приговора Тобольский губернский комиссар Пигнатти добился для него смягчения наказания. После установления Советской власти на Обском Севере весной 1918 года Коровин был избран членом Березовского ревкома. В 1923 году председатель Реввоенсовета РСФСР Л. Д. Троцкий подписал удостоверение за номером 12380, в котором отмечалось: “Предъявитель сего... Кузьма Илларионович Коровин (“Коровьи ножки”) — старый друг революционеров, оказавший им неоднократно крайне важные услуги в ссылке, побегах из ссылки и прочее. В частности, мой побег из Березова организовал тов. Коровин, который поплатился свободой, а йотом, при белых, едва не поплатился и жизнью... ”.

Существенной разницы между Обдорском и Березовым не было. Более того, городок Березов был тем захолустьем, в котором отбывали ссылку опальный друг Петра Великого А. Д. Меншиков, канцлер России Остерман с семьей, князья Долгорукие. Учитывая гостеприимство семьи Коровиных, Лев Давыдович решил отбывать ссылку в Березове.

Засыпанный до самых крыш снегом, провинциальный городишко жил своей размеренной, глубоко упрятанной в патриархальное благочестие жизнью. Только перезвон колоколов приходской церкви да шум озорной детворы в ограде уездного училища, открытого здесь в 1820 году, придавали Березову живое дыхание мирской обители. Отсутствие преступлений в нем не востребовало даже обычного острога, совершенно лишнего и несовместимого с"... доброй нравственностью здешних обывателей”.

В доме Коровиных всегда было чисто. Как и во всех домах этого заштатного городишка, в квартире Кузьмы Илларионовича стены были обиты шпалерами, стол накрыт белой чистой скатертью, в переднем углу было несколько икон с горящими перед ними лампадами. Лев Давыдович был атеистом, вместе с тем весьма веротерпим. Но при каждой встрече с верующими, или глядя на иконы, он в своем подсознании улавливал сомнения и противоречия, которые он сознательно отгонял, не допуская их логического разрешения из-за боязни победы души над разумом. Преисполненный воинствующим рационализмом, он согласен был с требованиями большевиков об отделении церкви от государства.

Троцкий целыми днями, раскладывая листки исписанной им бумаги, как игорные карты в хитросплетенном пасьянсе, еще и еще раз выверял свои позиции по отношению к теории и практике первой русской революции, проверял свои доводы в спорах с Лениным и большевиками. Троцкий описывал революцию так, как он ее совершал, будучи одним из ее вождей, вопреки тем, кто писал о ней, ее не совершая, тем,