Шрифт:
Закладка:
Помимо мерзкого Катлера, я познакомился и с более приятным персонажем – командиром отделения штурмов 10-го отряда с позывным «Гарвард». Он был зэком и бывшим военным. Гарварду было лет 50, как и я, с Ростовской области. Мы сразу поладили. Как только мы к ним пришли, он сказал:
– Пацаны, чтоб вам себе блиндаж не копать, мы вам свой старый отдадим. Мы завтра в новый переезжаем, а вы тогда в наш прыгайте. А сегодня вон в кустах в палатке переночуйте, там не холодно.
Вот это уже дело. Копать я ненавидел. Кстати, Катлеру он свой блиндаж даже не предлагал. Тот у всех вызывал одинаковое чувство, кроме тех, кому лизал. На новой позиции жил и верхолаз Весемир. Он узнал меня, и мы неплохо потом общались и даже дружили. По мере нашего с ним общения больше узнавал о нем. Он был из «амбреллы» (сотрудники, больные ВИЧ или гепатитом), 35 лет. Говорил, что смерть ему не страшна из-за ВИЧа, которым его наградила бывшая жена, он все равно долго не проживет. При этом в работе вел себя максимально осторожно. Позже, когда встал вопрос с выбором моей позиции, он мне говорил, чтобы я ни в коем случае не ходил на тот холм посреди поля, так как туда постоянно работает арта и там я не проживу и минуты. Однако там я и встал, за неимением других вариантов. Жив-здоров и слава Богу. Позже видел его раз в Соледаре, шел куда-то в сторону передовых позиций. Дальнейшая его судьба мне неизвестна.
Блиндаж, подаренный нам Гарвардом, был просторный, нам троим подходил идеально. Бревенчатая крыша, с пленкой от протекания. Начинался сезон дождей, поэтому это было как раз кстати. Не было печки, но это не беда, ведь у нас есть отличный печник Сова. Надо было только метнуться в Золотарёвку за материалами. И сделать это так, чтобы Катлер потом не распиздел, потому что покидать позиции без приказа было нельзя. Я решил пойти к нему:
– Варенье хочешь?
– Давай.
– Сначала найти надо, пойдешь?
– Куда?
– В деревню.
– Не.
– Тогда я пойду с Совой. С меня варенье тебе.
– Договор.
Он все правильно понял, а я все правильно донес. День был тихий, обстрелы передка почти не велись. Я оставил Али рацию, подробно все ему рассказал. Если надо будет работать, поможет Весемир, который тоже был птурщиком.
До Золотарёвки от нашей позиции идти было меньше километра вдоль леса. Мы дошли до старых друзей, Рэджа и его команды. Они сказали, что есть подвал чуть ниже по улице справа, там есть варенье. Доходим, берем быстро варенье, Сова выдрал откуда-то металлический ящик из тонкого железа, говорит, что это будет наша печка. А поддувало он топором выбьет. С нами шли два человека из отделения Гарварда в качестве помощи. Идем назад, «награбленное» катим на тележке. Встречаем ахматовца:
– Здарова братцы!
– Привет.
– Вам сапоги надо? Резиновые.
– Давай, лишними не будут.
Пока мы возились с сапогами и привязывали их к телеге Берта, один из людей Гарварда сказал, что не хочет нас ждать и пойдет вперед один. Через полминуты раздался выход, и мина прилетела в то место, где он как раз проходил. В том же месте в ряд стояли три ТМ-62 (советская противотанковая мина. – Ред.) и лежало пять метров провода от Змей Горыныча (самоходная реактивная установка разминирования УР-77. – Ред.), заботливо кем-то оставленные.
Бахнуло так, что я перелетел через тележку вместе с сапогами. Берт лежал в 20 метрах от того места, где был во время прилета. Головы и руки у него не было. Вышли на Гарварда по рации, доложили обстановку. Он попросил отнести Берта командиру. Пришлось тащить его на тележке. Погрузили его туда еле-еле, так как все тело внутри было как желе. Не знаю почему, но в тот момент вспомнил песню «Короля и Шута» «Сапоги мертвеца». Если бы этот ахматовец не попался нам со своими сапогами, я бы это не написал.
Печку к вечеру Сова сделал. Варенье Катлеру отдано, можно не переживать, что будет трепаться о нашем походе. В блиндаже было тепло, иногда даже жарко. И сапоги к плохой погоде пришлись как нельзя кстати.
На передке чистых не бывает
Середина – конец ноября. Земля имеет три агрегатных состояния: грязь, пластилин и каток. Один раз в такую ледяную погоду мы три часа шли на «ноль» вместо обычных 30 минут. Падали раз по пять, как коровы на льду.
Я давно смирился с отсутствием душа, месяц не видел своего лица в зеркале. Вечерняя обтирка влажными салфетками заменяла нам баню. На НПЗ был оборудован душ, как нам говорили, но ввиду отсутствия ротаций нас туда не возили.
Моя огневая позиция – холм три метра высотой, в чистом поле. Рискованно, даже очень, потому что нет никакой маскировки в виде деревьев. Но это самая высокая точка, выше только лезть на сосны. С нее лежа ведем наблюдение, докладываем, если слышим выхода со стороны хохлов. Афганец очень удивился, когда увидел, где стою, и сказал, что я уже «настоящий моджахед». Пару раз корректировал арту. На практике учишься быстро, поэтому разрыв от цели я практически на глаз определял очень быстро.
Фронт не двигался. С тех пор как мы заняли рощу в низине, хохлы смирились с тем, что выбить оттуда штурмовиков не получится. Атаковать пехотой они даже не пробовали, лишь методично, в порядке дежурных целей, каждый день долбили по передовым позициям. Было опасно спокойно. Редкие раненые появлялись в результате собственной халатности и пренебрежительного отношения к мерам безопасности. Не хочешь в грязь падать при прилете? Лови осколок. Думаешь, что лучше пойдешь там, где чище, вместо натоптанной тропы? Вот ты уже без ноги, корчишься от боли, подорвавшись на мине. Война учит основательно, но плату за обучение берет высокую.
Иногда помимо минометов к обстрелам подключались крупные калибры. В такие моменты становилось по-настоящему страшно. Мне ещё на Молькино один из «бывалых» рассказывал, как он, находясь под обстрелом 155 мм, руками от страха выкопал себе окоп в твердой январской земле. Два ногтя вырвало, пока он вкапывался руками в твердый, как бетон, грунт.
Один из эпизодов описывает мой товарищ Храмуля –
