Шрифт:
Закладка:
– Тут теперь жить будешь. Вот Шахта там рядом стоит, он тебя проводит.
Шахта был командиром отделения штурмов, взрослый зэк, сидевший не помню точно за что, но за что-то тяжкое. Пожали руки.
– Когда идем?
– Подождем еще.
Находиться на этом «ноле» мне совсем не нравилось. Постоянная суета, все мечутся куда-то, ждут, то пока гаджеты зарядятся, то батарейки для рации. Кто-то спит на куче деревянных брусков. Наконец Шахта собирает своих и говорит выходить. Мы идем в полной темноте, друг за другом гуськом. Я едва различаю силуэт впереди идущего. Понимаю, что отстать в таких условиях никак нельзя, моментально теряешь из виду человека и как будто проваливаешься в торфяное болото. Тьма такая густая, будто осязаемая. Путь был неблизкий, идти с пускачом и шмурдяком становилось все тяжелее.
Впереди находился овраг метра на три глубиной, обойти его нельзя, говорили там мины, надо спускаться вниз по веревке, потом подниматься с другой стороны. Задачка не из легких, особенно с грузом. В голове я делаю вывод, что война – это долго идти и редко стрелять. После оврага хочется бросить все и прилечь на землю минут на пять. Но нельзя. За оврагом поле, открытое пространство, которое нужно преодолеть быстро, чтобы не застали врасплох вражеские «мавики».
Поле постепенно подходит к концу, немного светает, и идти на ощупь уже не надо. Перед глазами сосновая роща. Нам туда. Ее делили между собой мы и ополченцы, которые уже вроде как не ополченцы, а армия РФ, но один хуй их все называли «ополчами». Они периодически раскидывали мины по роще, чем сильно усложняли передвижение по ней, заставляя запоминать каждый шаг и каждую тропу, чтобы внезапно не оказаться без ноги.
Шахта вроде помнил дорогу, но мы заблудились. По рации на канале афганца уже начинался движ, штурма проходили вперед, занимали соседнюю рощу, что в низине. Мы шли, не зная куда, Шахта то ускорялся, то останавливался.
– Нет, туда не пойдем, мы там заблукаем.
– Так, давайте лучше там снизу обойдем.
У меня не было даже сил сказать ему, как сильно я его ненавижу и что, если он еще раз скажет, что мы «заблукали», я выброшу ПТУР и его ебну. Вроде нашли наконец. Как мы не наступили ни на одну мину, до сих пор не знаю. Позже в этом лесу в общей сложности подорвалось человек 15 за месяц. Пока мы не нашли командира ополчей и не дали ему пизды, запретив к хуям собачьим его минные приколы.
Шахта показал блиндаж, куда можно упасть, чтобы передохнуть. Падаем туда чуть не замертво. Ну и поход. Уже совсем рассвело, и арта вовсю начала работать с обеих сторон. Штурма путали выходы 120-го миномета с танком, и на меня постоянно выходили с ВОПа, заставляли искать танк. Вид с рощи открывался на поля, на горизонте посадка, в ней хохлы, дистанция километра три. Позиция говно, но лучшего варианта не было.
При перестрелке арты чувствуешь себя абсолютно беспомощным и ненужным. У меня над головой протяжно свистели снаряды, то наши, то не наши. Взрослые дяди разбираются, тебе лезть нет смысла. Штурма двигались вперед, не встречая сопротивления. Мы позже узнали, что хохлов там не было, рощу они не занимали то ли по тактическим соображениям (зачем занимать низину, если можно держать ее под огневым контролем), то ли по причине нехватки людей («Бахмутская мясорубка» уже начала стягивать силы хохлов со всего фронта). Наше командование такие вещи не смущали, задача забрать под контроль рощу была поставлена, а значит, будет выполнена.
Я слышу, как докладывают о первых раненых. Потом кого-то убило. Одному раненому осколок залетел в голову, и тот полностью потерялся. Он стоял на поляне, шатался и разговаривал с кем-то невидимым. Потом очередной прилет скосил его замертво. Я не видел этого лично, передали по рации на командира. Жутковато. Я стоял и ждал танки, Шахта помогал мне вычислять, откуда по нашим пацанам работают. Все без толку. Посадка на горизонте мешала обзору, за ней было все самое интересное. Туда бы мне встать, оттуда уже все видно будет. Но там хохлы, там не встать пока.
На меня выходят с ВОПа:
– Ты в глаза там ебешься или пятисотишься?
– Я на позиции, а что?
– Там мышь (танк по азбуке. – Ред.) видят прямо на поле в зоне твоего поражения. У тебя минута, чтобы отработать его и доложить.
Ну такое я бы точно не пропустил. Смотрю на это поле и понимаю, как же велики глаза страха. В поле стоит остов сгоревшего танка, который сожгли еще очень давно. Видимо, им кажется, что оттуда по ним стреляют. На деле же по ним долбил 120-й миномет откуда-то из-за горизонта. Выходов не видно, только слышно.
– Та мышь уже давно не работает, она сожжена еще до меня. Других не вижу.
– Продолжай искать.
– Слышу работу артиллерии.
– Ищи выходы, готовься корректировать.
Шахта тоже не видел никакой мыши, потому был гарантом того, что я не пиздобол. Позже подтянулось отделение «Корда». Это такой пулемет большой. Им сказали расположиться недалеко от меня для усиления. Узнал двоих парней с Молькино, рад был, что хоть какие-то знакомые лица мне попались наконец. Они меня, к слову, тоже узнали. Мы вместе продолжили поиски техники. По звуку выходов и гаджету пытались определить, где может стоять арта хохлов. Скорее всего, по перехватам переговоров хохлов было понятно, что это направление они действительно рассматривали для танкового прорыва.
Солнце садилось, и бой стихал. В эфире натужно кричали и пыхтели штурма, у которых в отделениях были раненые и убитые. Бойцы просили возможности оттянуться, пополнения или воды. Эфир прервал ворвавшийся командир отряда:
– Так, нахуй, панику прекратить. Никто никуда, нахуй, не идет. Закрепляетесь на месте. Разведке приказываю толкнуть теплаки на передок. Кто без приказа оставит позицию – накрою артой.
Лаконично. В эфире повисла тишина. Все понимали, что оттяжки не будет, зато будет попытка хохлов выбить нас с занятых рубежей. Однако ее не последовало. Ночь прошла относительно спокойно. Когда опасность локального контрнахрюка миновала, эвакуации разрешили забрать раненых. Их число я не знаю. Мое дело было ждать и жечь танки.
Командование приказало выдвигаться на «ноль». Там пригнали очередное пополнение, в том числе еще два расчета ПТУРа из состава зэков. Стрелять
