И автор Книги Екклесиаст настаивает, что в храмовом богослужении важнее слушание и, как следствие, исполнение Закона, которое не заканчивается тут же — вознесением определенных жертв. Такое благочестие осуждают и еще более архаичные Притчи, где примером «богобоязненности» служит прелюбодейка, заманивающая путника словами: мирная жертва у меня: сегодня я совершила обеты мои; поэтому и вышла навстречу тебе, чтобы отыскать тебя, и — нашла тебя; коврами я убрала постель мою, разноцветными тканями Египетскими; спальню мою надушила смирною, алоем и корицею; зайди, будем упиваться нежностями до утра, насладимся любовью, потому что мужа нет дома: он отправился в дальнюю дорогу (Притч. 7: 14–19) — то есть обеты свои я исполнила, Богу должное воздала, как святыню получила часть жертвы, принесла домой и использовала для тяжкого преступления — угощала ею чужого мужчину, склоняя его ко греху.

О подобном напоминает и Закон, говоря: Не вноси платы блудницы и цены пса в дом Господа Бога твоего ни по какому обету, ибо то и другое есть мерзость пред Господом Богом твоим (Втор. 23: 18). Здесь речь идет не о собаках, которые, из-за игнорирования культурного контекста, считаются нечистыми животными, а о мужчинах, которые наряду с женщинами занимались ритуальной проституцией и назывались псами в культурах Междуречья. То есть не от всякого приобретения могут быть пожертвованы деньги в Дом Господень. Это помнили и священники, склонившие Иуду Искариота к предательству. Когда он вернул им деньги, они не положили монеты в храмовую сокровищницу, так как это — цена крови (Мф. 27: 6), хотя и праведно, с их точки зрения, пролитой.

Они не думают, что худо делают: глупцы не думают, что делают худо, пытаясь договориться с Богом в рамках ритуалов, но не впуская Его в свою жизнь. Подобным образом поступают и христиане выходного дня, лишь в первую половину воскресенья помнящие о том, что Бог — Владыка их жизни. Ставящие свечи и делающие аборты, причащающиеся и прелюбодействующие, исповедающиеся и дающие взятки, говорящие о патриотизме и развязывающие войны… Увы — первое не освободит от ответственности за второе без деятельного изменения жизни!

Глава 5

Не торопись языком твоим, и сердце твое да не спешит произнести слово пред Богом; потому что Бог на небе, а ты на земле; поэтому слова твои да будут немноги. Ибо, как сновидения бывают при множестве забот, так голос глупого познается при множестве слов (Еккл. 5:1–2).

В последующих главах мы увидим системное противостояние Екклесиаста традиционной израильской мудрости, представленной идеологией Притч. Однако традиционный корпус идей не отвергается автором полностью, здесь нет стремления к принципиальной деконструкции, а лишь несогласие с простой теодицеей, с простыми способами оправдания благого Бога за наличие в мире зла.

Идея о благе немногословности, о ее преимуществе в отношениях между людьми звучит в Притчах: Скудоумный высказывает презрение к ближнему своему; но разумный человек молчит (Притч. 11: 12), равно как и мысль о том, что молчание украшает всякого: И глупец, когда молчит, может показаться мудрым, и затворяющий уста свои — благоразумным (Притч. 17: 28), впоследствии прижившаяся у нас в выражении: «Помолчи, за умного сойдешь».

В рассматриваемых же стихах автор отвлекается ненадолго от социального поля и саморефлексии и переходит к отношениям с Богом. Здесь мы видим прямое продолжение последнего стиха четвертой главы, начавшего тему: Наблюдай за ногою твоею, когда идешь в дом Божий, и будь готов более к слушанию, нежели к жертвоприношению. Мы упоминали, что в этом Когелет продолжает пророческую традицию, как, например, говорит Осия: Ибо Я милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более, нежели всесожжений (Ос. 6: 6).

Ту же мысль продолжает Соломон и относительно молитвы, говоря, что не в многословии она заключается, а в трезвости, собранности и внимании, и упирая при этом на дистанцию между Богом и человеком: Бог на небе, а ты на земле, то есть, по сути, высказывая ту же мысль, что и автор Притчей: Начало мудрости — страх Господень» (Притч. 1: 7). Но если в Притчах эта тема напрямую высказывается более десяти раз, то Екклесиаст ни разу не формулирует ее таким образом, хотя и дает на это однозначное указание.

Рав Элиша Галико замечает: «Два доказательства того, что молитва должна быть краткой: Моше, молясь за свою прокаженную сестру Мирьям, произнес всего пять слов: „О, Боже, умоляю, исцели ее!“ (Числ. 12: 13), Первосвященник, единственный раз в году входя в святая святых, произносил краткую молитву (Вавилонский Талмуд, Йома, 52б)».

Христианскими комментаторами эти стихи рассматриваются скорее применительно к богословию, нежели к молитве. «…И безопаснее, и благочестивее веровать, что величие Божие превыше разумения, нежели определяя границы славы Его какими-нибудь другими предположениями, думать, что не существует ничего выше постигаемого разумом», — говорит святитель Григорий Нисский (Против Евномия, 2.1).

В Новом Завете мы слышим слова Христа: молясь, не говорите лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны (Мф. 6: 7). Как это важно для нас, и говорить не приходится. К храмовым ритуалам мы, как правило, проявляем большее рвение, чем к исполнению моральных заповедей; всякий ритуал, как сумма действий, всегда осуществим и временно ограничен, проще говоря, имеет ясно обозначенные начало и конец, процесс же исполнения моральных заповедей таких границ не имеет. Более того, в Новом Завете Христос из ограничивающих заповедей закона выводит поистине безграничные заповеди благодати.

То же и с молитвой. Это слишком субъективное состояние, чтобы, не имея достаточного навыка внутренней жизни, понять, хорошо или плохо ты молишься. А вот критерий «много/мало» ясен и понятен. И как в большинстве жизненных ситуаций мы предпочитаем выбрать «много», так и здесь для пущего эффекта предпочитаем взять количеством. Безусловно, есть и оборотная сторона, за немногословием может скрываться не духовная зрелость и страх Божий, а обыкновенная лень, да и Христос призывал быть упорными и настойчивыми в молитвах (Лк. 18: 7). Но универсального рецепта здесь, как и во всяком внутреннем делании, не существует. Повторим только, что само по себе число молитв никак не влияет на их принятие, слышание Богом.

Когда даешь обет Богу, то не медли исполнить его, потому что Он не благоволит к глупым: что обещал, исполни. Лучше тебе не обещать, нежели обещать и не исполнить. Не дозволяй устам твоим вводить в грех плоть твою, и не говори пред Ангелом [Божиим]: «это — ошибка!» Для чего тебе [делать], чтобы Бог прогневался но слово твое и разрушил дело рук твоих?