'Дай мне любое дело,

Чтоб очко потело.

Верь мне, как тебе верю я!'

Если в тексте не находилось словесных ляпов, пародистов это не останавливало. В полюбившуюся мелодию втискивались слова, не имевшие ничего общего с авторским замыслом:

'Чуть засветит луна над оградой,

Все покойники разом встают.

Три скелета, скелета танцуют на кладбище,

Остальные «Джамайку» поют…

Будут новые жить поколенья,

Будут боги друг друга сменять,

Но скелеты, скелеты, скелеты на кладбище

Будут румбу и твист танцевать'.

Цокот копыт по булыге прервал мою «Встречу с песней».

Женщина попыталась подняться, но снова осела.

— Сидите, сидите! — издали забеспокоился дед, — нельзя вам сейчас шевелиться.

— Лошадка!!! — голубоглазое чудо, в два поворота на заднице съехало со скамейки и, не разбирая дороги, помчалось к телеге. — Настоящая!!!

«Осторожнее, Геля!», испуганно вскрикнула мать, но дед уже осадил Лыску.

— Сашка, — сказал он мне, — сбегай-ка на вокзал, узнай там насчёт нашего поезда. Может, до отправления успеем в медпункт?

Геля, думал я на бегу, — по-взрослому Ангелина. Как пить дать городская. В глубинке таких имён не дают. Достанется же кому-то с тёщей в придачу! Это ж не баба, а чёрт те что и сбоку бантик. Ума не хватило купить билет на прямой рейс. Вот представить себе не могу, откуда они с таким количеством багажа ехали на автобусе?

И себе проблема, и людям. Мы вот, спешили на встречу, а попали на проводы.

По станции объявили о прибытии московского поезда. Люди пришли в движение, разделились на группы, выстроились у края перрона. Но свободных мест на скамейках всё равно не осталось. Бабушка пересела ближе к охраняемым чемоданам и не спускала с них глаз. Меня обнаружила только когда я к ним подошёл:

— Да что ж вы так долго⁈ — Не дав мне промолвить и слова, поднялась на ноги. — Тут посиди, я в отхожее…

Не успела Елена Акимовна сделать десяток шагов, её заслонил силуэт габаритной старушки с деревянной клюкой, служащей для поддержания веса. Остановившись вплотную с моими коленками, старушка достала из обшлага кацавейки такой же большой носовой платок и принялась вытирать пот. Я тут же поймал сразу несколько осуждающих взглядов

Хочешь, не хочешь, а нужно вставать. Иначе так застыдят те же соседи по станционной скамейке, до вечера будешь краснеть. Все они слышали наш разговор, все знают, что бабушка скоро вернётся. Все, наконец, не хуже меня понимают, что квадратные сантиметры, которые я только что занимал, ничтожная величина. Вряд ли на них поместится даже одно полужопие этой большой старушки. Доводы обществу побоку, если мальчишка сидит, а женщина с тросточкой стоит, как внезапно проснувшаяся совесть. Так быть не должно. Нет, дети, конечно, единственный привилегированный класс. Лет до пяти мне тоже уступали место в автобусе и без билета возили на поезде. Пришло время платить по долгам.

Я встал вовремя. И встал не один. Старушка ещё скептическим взглядом оценивала освободившееся пространство, когда с центра скамейки поднялись и шагнули вперёд два седых мужика:

— Садись, мать, передохни!

— Спасибо сынки, на том свете передохну — отозвалась она неожиданно звонким голосом. — Некогда мне, деда иду встречать. ть с горя: кто ж ему жрать то будет готовить?

— Увидит мой Арся, что нет его бабки поблизости, возьмёть ещё, да помрё Вы какой поезд встречаете? — спросил я на всякий случай.

— Сто десятый, дальневосточный. С других направлений билет не купишь, очередь на неделю вперёд.

— Он разве не опаздывает?

— Опаздывает. Но в справке сказали, что будет через тридцать минут. Ладно, пойду. Нумерация с головы, мне ещё во-она куда надо чимчиковать! — словоохотливая старушка обозначила свой маршрут долгим как «вона» взмахом клюки в сторону станционных подсобок у дальнего края перрона, откуда уже медленно нарастал протяжный гудок московского скорого.

Вот и ещё одно забытое слово, думал я, попеременно попирая ногами бока охраняемых чемоданов. По-пацански, «чимчиковать» это значит, вальяжно идти, никого в округе не опасаясь. Откуда оно в лексиконе сельской старушки? Наверное, продвинутый внук на улице подобрал, в хату принёс и так удивил стариков, что даже у них прижилось. Помнится, и Елена Акимовна как-то сказала деду «не возникай!» Нет, по большому счету, какие толерантные люди живут в моём старом времени! Им ни капли не западло повторять следом за внуками всякую ерунду или, как они говорят, подражать. Это мы как чёрт ладана сторонились «ихних»: пусунься, попнись,

вечёрошный, утрешний, городчик, серпок… Они хранители слова, а мы… буду жив — донесу.

Фирменный поезд номер один «Москва — Адлер», пришедший на смену «Голубому экспрессу» года три-четыре назад, был ярко красного цвета, с выпуклым молдингом ниже окон и накладными буквами «Рица». Постепенно сбавляя ход, он важно прошествовал вдоль опустевших скамеек. Людская волна качнулась, разбилась на ручейки, которые растеклись каждый в своём направлении.

— Сашка!

Я обернулся.

— Девчонку прими!

Дед ступал тяжело. Судя по перекосу спины, сумка, которую он нёс в правой руке, была тяжелей чемодана. Чудо в панаме пыталось ему помочь, вцепившись ручонкой в хлястик замка, и не давало тем самым, вольно шагнуть. Они вышли на перрон через двери вокзала, с того направления, за которым я не следил. Хорошо хоть, услышал в лязге и гомоне и побежал, лавируя между людьми. Параллельно со мной, ни на йоту не отставая и не забегая вперёд, мягко скользил третий вагон. Если б не перестуки колёс, полная иллюзия статики.

Увидев меня, дед поставил ношу на землю, дабы сменить руки.

Ангелина зыркнула исподлобья, сомкнула губы в тонкую скобочку. Всем своим видом девчонка давала понять, что меня она, с горем пополам, терпит. Но не больше того. Если бы не нужда, чихала она на всех с большой колокольни. Вот бука, даже руку не подала! Так мы с ней и дошли до скамейки, на пионерском расстоянии друг от друга. Я почему-то слегка робел,