Репетиции уже закончились, спектаклей сегодня не было, актеры разошлись по домам, а мы с Маратом засели у меня и неспешно разбирали дела. Я редко стал вникать в насущные вопросы театра, Марат и сам справлялся с ними блестяще, и сегодня я занялся ими лишь затем, чтобы оттянуть время возвращения домой. Тоска, ставшая моей постоянной спутницей, привычно грызла меня изнутри. Я почти свыкся с ней, мы стали единым целым, но сегодня она ощущалась сильнее. Возможно, причиной была все та же погода. Гадюка-тоска, свернувшаяся клубком на сердце, знала, что стоит мне покинуть стены театра, остаться одному, как я снова окажусь в полной ее власти, а моросящий холодный дождь — это полностью ее стихия, дарующая змее силу и власть надо мной.

Я размышлял об этом, слушая Марата, когда дверь в мой кабинет внезапно открылась. Я повернулся, недоумевая, кто бы это мог быть, и узрел…

— Марьяна? — я выдохнул имя матери, не в силах поверить, что это действительно она, а не плод моей фантазии.

Она выглядела потрясающе. На ней был красный брючный костюм, элегантные бежевые лодочки на каблуке и сумочка в тон туфлям, которую она сжимала пальчиками, затянутыми в тонкие лайковые перчатки. И шляпка! Черт побери, на ней была красная шляпа, из-под которой выглядывали красиво завитые локоны.

— Молодой человек, — повернулась она к неловко переминающемуся за ее спиной охраннику, и проговорила тоном великосветской дамы, обращающейся к лакею. — Я вам говорила, что меня ожидает мой сын. Вы убедились? Можете теперь быть свободны.

Обалдевший охранник, который был чуть ли не старше Марьяны, вопросительно посмотрел на меня, а я, не в силах сдержать эмоции, подорвался с места и подлетел к матери, которая уже шагнула в кабинет. А я обнял ее крепко-крепко, понимая, как мне в действительности не хватало этой взбалмошной, невыносимой, своенравной и такой родной женщины. Моя реакция стала ясным ответом охраннику на незаданный вопрос, потому что он, смущенно кашлянув, ретировался.

— Арчи, дорогой, ты меня задушишь! Осторожно, мой мальчик, шляпку помнешь, — смеялась Марьяна, старательно пытаясь добавить своим словам недовольства и очень неубедительно меня отталкивая. Но ей не удалось убедить меня в том, что она переживает за свой внешний вид, потому что я слышал всю радость в ее голосе. И продолжал тискать мать, по которой безумно соскучился.

Наконец я отстранил ее от себя, держа за плечи и заглядывая в лицо. Мама словно помолодела, и даже веснушки и маленькие морщинки совсем не портили ее облик. Она сияла от радости, и я понял, что Марьяна, та самая, которую я знал, наконец вернулась. Нет, не просто в Москву, а к прежней себе.

— Почему ты не сказала, что прилетаешь? Я бы встретил, — пожурил я ее, заглядывая в лукаво прищуренные глаза. — Сколько ты пробудешь здесь?

— Я вернулась насовсем, — заявила Марьяна и кокетливо затрепетала ресницами. Насовсем! Это же потрясающе! Я снова обнял мать, чувствуя, как по сердцу разливается тепло, не в силах высказать словами все свои эмоции. — Я хотела сделать сюрприз. Прилетела позавчера, но перелет был таким ужасной, что я устала и выглядела просто кошмарно. Не могла же я заявиться к единственному сыну в таком чудовищном виде.

Я понимал, что она преувеличивает, произнося все эти бесконечные гротескные эпитеты. Я даже хотел сказать, что плевать мне на то, как она выглядит, но это было лишним, потому что Марьяна итак это знала. Она просто кокетничала, поэтому я просто громко рассмеялся. Узнаю ее, свою мать, и принимаю именно такой.

— А как же твой Мейси? — я намеренно выделил его имя пренебрежительным тоном.

Марьяна сморщила носик, как будто я произнес что-то неприличное.

— Он болван и меня недостоин, — надменно заявила она. — Как только ты уехал, он стал ворчать, что ты плохо на мня влияешь. Представляешь? Заявить мне, матери, что мой прекрасный сын как-то не так действует на меня! В общем, чуть ли не каждый день доводил меня до слез. Достал ужасно, и я подала на развод.

— И что же, он прям так легко отпустил тебя?

Я не мог сдержать широкой улыбки. Выходит, наш разговор все-таки подействовал на Марьяну, и она наконец увидела то, на что отказывалась обращать внимание раньше.

— Конечно нет! — закатила она глаза. — Сказал, что если я затею раздел имущества, то не получу ни цента. Ну я и послала его со всеми его центами. Пока шел бракоразводный процесс, съехала на съемную квартиру.

— И даже тогда мне не позвонила, — снова укорил я ее.

— Это мои дела, и я должна была сама с ними разобраться, — строго заявила Марьяна, и это были чуть ли не первые разумные и очень взрослые слова, сказанные моей матерью. Она все-таки изменилась, но, кажется, в лучшую сторону. Неужели научилась быть более разумной? Сейчас передо мной стояла женщина, которая знала цену себе и умела заставить окружающих ценить это.

— Ты молодец, я очень горжусь тобой, — сказал я, по-прежнему не зная, как еще могу выразить свои чувства.

— Я надеюсь, твое предложение еще в силе? — строго спросила маман. — Ты ведь не отдал еще мою роль какой-нибудь дешевке?

— Конечно нет, эта роль твоя. Ты будешь у меня звездой, я тебе обещаю.

Марьяна довольно улыбнулась, а я вдруг вспомнил, что в кабинете мы не одни, и обернулся к Марату, который с момента фееричного явления моей матери не издал ни звука.

— Марат, знакомься, это моя мать, Марьяна Данилевская.

И только произнеся это слова, я разглядел, в каком состоянии был мой компаньон. Он стоял рядом с креслом, в котором сидел до этого, как будто вскочил с него, да так и замер на месте. Марат был бледным и так смотрел на Марьяну, как будто узрел привидение. Никогда еще не видел его в таком состоянии.

— О, мы знакомы. Привет, Марат, — проговорила Марьяна, отодвигая меня в сторону. Небрежно стягивая перчатки и снимая шляпку, она прошла к креслу и элегантно опустилась в него, положила сумочку на столик рядом. — Это компаньон Богдана. Не знала, что он работает и с тобой.

— Маша, — послышался вдруг голос Марата. Он выдохнул непривычное для меня имя так тихо, с такой тоской и нежностью, что у меня от удивления открылся рот.

— Марат, — невозмутимо проговорила Марьяна. — Кажется, я давно запретила тебе так называть меня.

— Вы знакомы? — наконец выдавил я из себя. Похоже, вечер открытий и потрясений продолжался.

— Конечно, — пожала она плечом. — И это тот самый тип, к которому больше всего ревновал твой отец. И из-за которого я, между