Шрифт:
Закладка:
Если все, что я испытываю сейчас, называется любовью, то будь она проклята. Я не хочу чувствовать то, что чувствую, это слишком больно. Я теперь уверен совершенно точно: любовь придумали черти в аду, потому что сейчас моя душа варится в котле с кипящим маслом, а рогатые только поддают жару, не оставляя мне ни единого шанса на спасение.
Элли предала меня, точно так же, как предавали все остальные. Только к остальным я не испытывал и сотой доли того, что заставила меня испытать она. Я не мог забыть фото страстно целующейся парочки, и снимки, не желающие оставлять мою память, стояли перед глазами. Они сводили с ума и оживали в снах, заставляя меня биться в бессильной ярости, как зверя, запертого в клетке. Она сбежала, точно так же, как Жанна. И тоже с любовником.
Да, я все-таки приехал к ней на следующий день, чтобы поговорить. Хотел все выяснить и сказать то, что думаю об этом. Но проклятая квартира снова оказалась пустой. И надушенной записки Элли не оставила. Вернула лишь мой подарок, который я обнаружил небрежно валяющимся на тумбочке у входа. Когда я увидел кулон, мое лицо исказилось такой циничной усмешкой, что стало мерзко от собственного отражения в зеркале. Не взяла, вернула, плюнула в лицо, давая понять, что возвращает мне вместе с этим сапфиром и мое сердце, в которое воткнула нож. А ведь могла бы продать, им же обоим нужны деньги, а камень стоит немало.
Я не сомневался, что они оба смеются над тем, как обманули меня, выставили идиотом. И то, что Элли даже не попыталась мне объяснить происходящее, только подтверждало мою правоту. Правильно я назвал ее подстилкой. Исключений не существует, она такая же, как все. И я ведь знал это, с самого начала знал!
У меня был лишь один вариант спасти остатки своего сердца. Я должен во что бы то ни стало вернуть броню циника, которая так выручала меня всю жизнь. Элина Вельт не стоит ни одной мысли о ней, ни одного воспоминания, ни единого сожаления.
Как жаль, что прежние вечеринки уже не разуют меня. Мне больше не интересны актерские тусовки с бывшими однокурсниками, а все остальные мероприятия были слишком официальными, чтобы я мог на них расслабиться. Оставалось три вещи, которые могли вывести меня из адского состояния. Женщины, алкоголь и творчество.
Да, я тогда так и решил, но снова оказался разочарован. Алкоголь почти не дарил забвения, воскрешая в затуманенном мозгу все воспоминания и окрашивая их в новые оттенки боли. И стоило протрезветь, как к душевным страданиям добавлялось еще и похмелье. Я быстро понял, что этот путь приведет меня к окончательному разрушению и просто перестал коротать вечера с бутылкой.
С женщинами вышло еще хуже. То, что я видел в них раньше, но снисходительно прощал, сейчас раздражало настолько сильно, что даже физической разрядки было недостаточно. Не хотел я ни одну из них, из этих жеманных красоток, готовых побежать за мной после единственного взгляда. Если женщина была не похожа на Элли, то она меня просто раздражала. Если же хоть в чем-то походила на нее, то вызывала в душе настоящее бешенство, когда хочется не насладиться ей, а просто придушить.
Очень скоро я бросил попытки залечить свои раны женским вниманием. Потом, когда я снова буду способен дышать, я верну себе способность пользоваться женщинами для своих утех. Но сейчас меня словно заморозили изнутри.
В моей жизни остались только работа и творчество, и им я отдался со всей пылающей внутри страстью и болью. Я ставил новый спектакль, спихнув все бумажные дела на Марата. Он с готовностью принял работу, на которую я оказался неспособен сейчас. И часто я ловил на себе его встревоженный взгляд. Нет, Марат не пытался со мной поговорить, он словно чувствовал, что меня нужно просто оставить в покое.
Он даже взял на себя обязанность связей с общественностью. Эта самая общественность доставала вопросами, будет ли продлен показ моего первого спектакля, какие у меня и у театра дальнейшие творческие планы и, самое неприятное, куда подевалась Элина Вельт. Марат всем говорил, что актриса уехала в отпуск, и на дальнейшие вопросы загадочно молчал. Мы ведь не знали, где она, и я, признаться, и не хотел узнавать. Потом, чуть позже, когда будет не так больно, я придумаю нормальную легенду, которая устроит всех любопытных.
Постановка спектакля «Заблуждения» в других театрах тоже готовилась, но я больше не интересовался этим. Пьеса теперь навсегда была связана для меня с Элли, и я словно отрекся от своего же произведения. В контрактах с театрами четко написано, что и как они должны делать, вот пусть и справляются сами, без меня, хотя до побега Элли я и собирался принять в этом самое деятельное участие.
Я же работал, вместе со своими актерами вкалывал, как сумасшедший, занимаясь новой постановкой. К тому же, я решил оставить в репертуаре кое-что из классики, добавив в нее некоторые новшества, которые так не любил Богдан. На эти постановки тоже охотно ходили, театр постепенно поднимался, начал приносить прибыль. Но мне и это было безразлично. Я хотел просто погружаться в параллельный мир своих героев, и только там я мог на время забыть о предательстве.
Я понимал, как сильно изменилась в очередной раз моя жизнь и даже весь мой круг общения. В нем остались только люди, которые еще ни разу меня не предали. Удивительно, но в круг таких людей вошел и Влад. Я видел, что он тоскует по своей Диане не меньше, чем я по Элли. Обе подружки-стервы не оставили нам ни малейшего шанса на счастье. Знание, что я — не единственный на свете, кто испытывает боль и разочарование, немного примиряло меня с жуткой тоской. Пару раз мы с Владом даже заваливались в какой-нибудь бар, и молчаливая скупая поддержка собрата по несчастью помогала скоротать очередной невыносимый вечер.
Тот день был самым обычным. Осень уже наступила, и серая дождливая хмарь за окном добавляла особый уют моему кабинету. Здесь было светло, тепло, уютно тикали старые часы, и ехать в квартиру, где меня поджидало одиночество,
