отправляясь в поход, сообщал императору о случившемся, предупреждая его на случай о необходимости в скором времени пожаловать на помощь вассалам. Тогда обыкновенно славяне начинали деятельно готовиться к защите, устраивали в лесах засеки, портили и без того негодные дороги, князья и старшины сгоняли народ в те места, где не было немцев, снабжали города припасами, готовили копья, луки и стрелы. Надо заметить, что речь шла вовсе не об отпадении язычников. Это было только страшное ело-во, которым всегда более или менее удачно пользовались немцы и которым они прикрывали действительное положение дела. Когда германские памятники говорят нам о языческой реакции, есть полное основание заключить, что славяне, подавленные невозможным экономическим гнетом, лишенные права распоряжаться плодами трудов своих, обложенные тяжелой данью, решались свергнуть с себя чужеземное иго, которое становилось не в меру тяжелым. Религиозный же вопрос в такого рода движениях стоял на втором плане. Славяне вообще отличались религиозной индифферентностью.

Так было и теперь, при императоре Конраде II. Он уже успел проявить свою энергию и решительность в Польше, которую, со времени герцога Болеслава, считал вассальной страной и которую своей властью передал на короткое время Одону, младшему сыну Болеслава с титулом герцога, обойдя другого, старшего, Мешко. Последний должен был смириться и после смерти Одона, склонив на свою сторону императрицу Гизелу, получил наследие отца, хотя значительно уменьшенное распоряжением императора. В Польше рядом с Мешко были посажены другие вассалы.

При такой ревности к своей власти Конрад не мог простить лютичам их отпадения. Он не хотел подумать о том, что несчастные лютики, с тех пор как испытали прелесть немецкой власти, были лишены человеческих прав, что они были обращены в рабов[163], что немецкие колонисты не называли их иначе как собаками, неверными, что они всегда дрожали за свое имущество и саму жизнь. Император явился в Саксонию в 1034 г. Посольство из лютичей оправдывалось перед императором; конечно, оно нарочно было подобрано из христиан; оно жаловалось на разбойнические нападения саксонцев, живших и хозяйничавших в их земле, от которых ни властителям, не кметам не было защиты. В свою очередь саксонцы винили славян во всем. Конрад, верный рыцарским обычаям, предоставил решить спор так называемым Божьим судом, на чем особенно настаивали лютичи, желая торжественно доказать свое христианство. Сразились два борца с той и другой стороны; славянин победил, саксонец был убит. Император должен был склониться перед высшим судом. Недоверия, однако же, славянам, Конрад, оставляя на некоторое время страну, выстроил пограничную крепость Вербну, которую поручил защищать саксонцам, взяв с их князей клятву, что они будут единодушны и неутомимы в борьбе со славянами.

Можно представить себе, как обострились отношения между саксонцами и лютичами, почувствовавшими и свою правоту, и свою силу. Славяне боялись только внушительных императорских воинов. На другой же год, после удаления Конрада, они напали на Вербну, взяли крепость и перерезали пленных; затем они не преминули разнести огонь и меч по Саксонской марке. Конрад был во Франконии; он еще не распускал войска и поспешил на Эльбу. Он начал обдуманную заранее месть. Его воины ворвались в землю лютичей и сожгли все, что было возможно; император был впереди. Он легко разогнал славян и постарался теперь оправдать новый титул «мстителя за веру», который ему поднесли услужливые стихоплеты. Он велел рубить массами пленных за то, что они будто издевались когда-то над деревянным изображением Распятого. Он сам, видимо, придумывал наказания. Хронист, всегда обстоятельный, на этот раз опускает завесу: «Император истреблял славян смертью различного рода…»

Приобретение Бургундии в 1034 г. В пределах Германии Конрад II не имел случая проявить такого рода жестокость и изобретательность. Бургундия досталась ему легко. Покойный король Рудольф 111 был дядей его жены; он завещал ему свои владения, под клятвой, еще при жизни, под условием передачи их внуку, римскому королю Генриху, сыну Конрада. Но притязания племянника Рудольфа, Одо, — которого, вероятно, поддерживали феодалы, не желавшие прямого подчинения императору, — задержали водворение франконского дома в Бургундии на непродолжительное время. В начале 1034 г., — известного по своей суровой, почти полярной зиме на Западе, — Конрад II был избран высшими и низшими феодалами и коронован королем Бургундии. Это было приобретение огромной важности. В тогдашнюю Бургундию входила вся богатейшая, обширная, густо населенная территория нынешней Юго-Восточной Франции с Провансом, значительные части французской и итальянской Швейцарии, части Савойи и генуэзского берега. Она занимала пространство между линией Соны и Роны с Запада, Боденского озера и истоков Рейна с Севера и оттуда к Югу до берегов Средиземного моря, доходя на Востоке до Цюриха и истоков По. Такие богатые города, как Лион, Арль, Вьенн, Марсель, Гренобль, Безансон, Женева и десятки других входили в пределы Бургундии могущественные феодалы которой теперь подчинились императору. Здесь были все благоприятные данные для процветания промышленности и торговли при превосходных климатических условиях. Можно себе представить, как внушительно увеличилось обаяние франконского дома и его материальное могущество с приобретением в наследственную собственность этого королевства.

Вмешательство в дела Италии. Конрад II теперь мог обратить внимание на положение Италии. Там происходило неслыханное прежде движение, перед которым в смущении останавливается германский хронист под 1035 годом. Действительно, произошло нечто такое, чего не могли разгадать современники. Итальянский народ, populus, населявший города, осмелился заключать клятвенные союзы (conjuratio) и восставать против феодалов. Речь шла об агитации так называемых коммун в Ломбардии, этих дерзких городов, которые произвели поистине неслыханное волнение — inaudita confusio. Мы узнаем после, что некоторое время спустя такую же клятву стали приносить друг другу горожане в Северной Франции, что, не довольствуясь этим, города, и тут и там, стали заключать между собой союзы — приобщения, communio ( отсюда commune). Коммунальное движение проявилось, следовательно, почти одновременно, но почин, несомненно, принадлежал Италии или, точнее, Ломбардии. Там загорелся тот новый светоч, который после так долго светил ярким огнем в истории цивилизации. Нарождалась новая могучая сила городов, выдержавшая варварское испытание, прошедшая через лангобардские руки, чтобы изменить содержание истории и направить иначе ее движение.

Современники, недостаточно проницательные, не оценили этого события, столь богатого последствиями. Вот, например, как простодушно взглянул надело Випон, капеллан императора: «В Италии все (!) valvassores (y. е. горожане) и простые войны составили клятвенный заговор против своих высших, не желая ничего от них терпеть без отмщения, если бы господа задумали что-либо делать без их желания»[164]. Когда сеньоры городов не пожелали уступить свои права бунтовщикам, те обратились за помощью к императору Конраду II.

Не было ничего благоприятнее для расчетов императорской политики в Италии. В интересах Священной империи, р интересах упрочения