жить в монастыре; один архиепископ был обвинен в содомии. Мы приводим лишь те факты, от которых не отпираются и католические историки. Смущаются последние, когда приходится им оправдывать при таких данных десницу Промысла. Тогда приходится им повторять вместе с Баронием, что «Иисус Христос глубоким сном опочил на корабле своем, когда судно металось по волнам ветрами и бурею»[158].

Понятно после этого, что распространению симонии[159] не могло быть пределов; сильна она была в Германии, не менее того и во Франции, в стране, где еще недавно Гинкмар Реймский думал о национальной церкви, где была удобная почва для цистерцианского ордена и для славных клюнийских монастырей. Об этой страте монах Глабер пишет во второй книге своей истории[160], что «короли французские, вместо того чтобы избирать для служения святой религии лиц способнейших, считали более удобным для паствы душ назначать тех, кто может подарить больше. А когда такие сделаются епископами, то они не знают пределов своей жадности; ей одной они поклоняются, как идолу, и думают лишь об удовлетворении этой страсти».

Казалось, условия, в каких находилась курия, были крайне неблагоприятны. Однако папы сохранили свою независимость, потому что пользовались слабостью императора, силы которого были разрознены между Германией и Италией. Тем не менее император мог бы свободно вытеснить папу из Рима вследствие того, что в папской столице была полнейшая анархия. Поэтому в интересах пап было оставить Германию in statu quo antê[161] — ибо в ней императоры были почти столь же бессильны, как папы в своей резиденции. Это могло гарантировать их будущность и сохранить те обоюдные условия, которые существовали между папами и императорами прежде, т. е. условия полного равенства между ними. Но все-таки с влиянием Германии на Римскую курию папы не могли не считаться уже при первых франконцах, носивших императорский венец.

Франконский дом: император Конрад II (1024–1039). Точно инстинктивно предчувствуя опасность от водворения франконского дома на императорском престоле, высшее духовенство в Германии энергично противилось выбору Конрада Старшего, когда, после смерти Генриха II, на берега Рейна, близ Оппенгейма, съехались избиратели, сопровождаемые огромной свитой епископов и аббатов. Конрад казался опасен для прелатов не своими родовыми владениями — они были очень невелики, — а своим характером. Он происходил от Конрада Мудрого, герцога Лотарингии, женатого на дочери Оттона I; одно это усиливало его права. Его дед, герцог Каринтии, был внуком императора Оттона. Он славился энергией, силой воли, храбростью, а вместе с тем политической ловкостью; знали, что он умеет привлекать к себе одних убеждением, других угрозой, третьих щедростью. Феодалы его любили за рыцарские подвиги, которыми он прославился на турнирах. В основателе франконской династии совместились, таким образом, качества, которые прославили этот дом. Нетрудно было найти предлог для враждебной агитации против Конрада. Он был женат на близкой родственнице — Гизеле, вдове Эрнста, герцога Швабского, которая принесла ему богатые владения в пределах нынешнего Вюртемберга, но которая, в глазах духовенства, скомпрометировала себя тем, что слишком поспешила со вторым браком, как бы обрадовавшись смерти первого супруга. Собственно этот брак и выдвинул кандидатуру Франконского дома, но он же послужил опорой для возражений церковной оппозиции. Князь, поправший канонические законы, не мог быть, по словам прелатов, кандидатом в императоры. Церковная партия не возражала против другого франконца, тоже Конрада, называвшегося, в отличие от своего старшего двоюродного брата, Младшим. Но последний не обладал качествами, необходимыми для императора. Он не успел прославиться геройством: его подвиги на рыцарских турнирах еще не занимали собой молвы. Сознавая это, Конрад Младший ради общих интересов франконского дома отказался от своих прав и обещал поддерживать старшего родственника. После того, как архиепископ Майнцский и духовные избиратели волей-неволей произнесли имя Куно (Chuno) Старшего, он сам при выборах подал открыто за него голос и тем решил успех франконской кандидатуры. Конрад II был избран единогласно. Скоро церковники убедились, что они ошиблись. Не в Конраде II они должны были искать себе соперника. Новый император оказался очень податливым. Випон рассказывает, что общий голос населения в высшей степени сочувственно отнесся к первому франконцу. Его поездка в Майнц на коронацию была целым триумфом: миряне пели светские песни, клир — церковные. Если бы воскрес сам Великий Карл, говорили тогда, радость не была бы большей. Тот же Випон, скоро получивший место в канцелярии нового императора, или, как тогда говорили, в капелле ^замечает, что после Карла Великого едва ли кто с большим достоинством восседал на императорском престоле. Тогда, вероятно, не без основания, говорили, что король Конрад «сидит в стременах великого Карла»[162].

В чем же заключалась причина столь огромной популярности основателя франконской династии? Влиял ли он на современников высотой своего ума, своим образованием? Нет; он был даже безграмотен, как свидетельствует его биограф. Совершил ли он героические подвиги, как его знаменитый предок? Ничего подобного летописи не сообщают. А между тем перед ним с охотой склонялись могущественнейшие князья Германии. Тот же Випон сообщает нам разгадку обаяния первого венценосного франконца. Конрад, говорит он, умел благоразумно управлять даже духовенством; внешне показывая любезность и щедрость, он между тем на деле умел подчинять клир приличной дисциплине. Он в высшей степени обладал качествами практического государственного деятеля и, понимая значение популярности, не стеснялся добиваться ее.

Он проявил такие свойства с первого же дня правления. Шествуя на коронацию, он задержал всю торжественную процессию к великому неудовольствию епископов и церемониймейстеров. Ему на пути подали жалобы какой-то поселянин, вдова и сирота. Он остановился, чтобы выслушать просителей с должным вниманием. Его торопили епископы, напоминая о службе, о проповеди.

«Человек с характером никогда не должен откладывать до другого раза то, что может сделать сейчас, — отвечал Конрад. — Не лучше ли прямо начать делать дело, чем спешить выслушать проповедь о том, что еще надлежит делать».

«Счастливое начало царствования того государя, который, прежде чем короноваться, спешил исполнить закон», — назидательно замечает современник, видимо, тронутый этим примером, вероятно, редким в своем роде.

Борьба со славянами. Мы говорили, что Конрад умел управлять духовенством. Он своим образом действий внушил к себе симпатии в этом влиятельном и господствовавшем сословии. Он явился ревностным слугой Креста в борьбе с язычниками-славянами, которые никак не могли усвоить себе христианство, подносимое на острие меча. Как только ослабевал надзор со стороны саксонских блюстителей, специально приставленных к полабским лютичам, славяне возвращались к своим языческим обрядам. В Саксонской марке, населенной лютичами и колонизированной немецкими военными поселениями, тогда начиналось движение против славян-отступников. Гонцы скакали из замка в замок, звали на помощь герцога, а тот,