несчастному Познанскому миру, Болеслав отказался от Чехии, Лузации и Мильчании. Но он смотрел на этот мир, как на вынужденный, и готовился к новой войне. Через два года Болеслав возобновил борьбу, вызванный на это самим Генрихом, который понимал, что без сокрушения Польши нельзя онемечить славян.

Генрих заключил союз с венгерским королем Стефаном. Болеслав отвоевал лужичан, мильчан, отнял Будишин и устремился к Магдебургу, опустошая окрестности. Потом он бросился на венгров, три года счастливо сражался со Стефаном и отнял у него земли между Карпатами и Дунаем.

Затем началась третья война, которая закончилась свиданием императора и короля в Мерзербурге, где Польша получила Луза-цию, Мильчанию и Бранденбург со всей окраиной, которая была обращена в так называемую Бранденбургскую марку, это ядро будущей Пруссии. Болеслав же взамен этого должен был подчиниться в церковных делах архиепископу Магдебургскому. Это было в 1013 г.

Немцы думали отделаться от Болеслава, направив его на русского князя Владимира[148], в то же время требуя от него вспомогательного отряда для итальянской войны. Болеслав отказал; это послужило поводом к четвертой польско-немецкой войне, которая продолжалась до 1017 г. и закончилась миром в Будишине.

По Будишинскому миру Болеслав утвердил за собой все, что было им ранее приобретено, он освободился от магдебургского архиепископа; по этому миру уже не император требовал от Болеслава вспомогательного отряда, а, напротив, давал ему свой немецкий отряд для войны с русскими. Таким образом немцы, по словам Титмара, заключали мир не так, как следовало, а как возможно было по тогдашним обстоятельствам.

Теперь Болеслав стал расширять свое государство на Восток. Получив отказ от великого князя Ярослава в руке его сестры Пред-славы, Болеслав устремился на русские пределы с поляками, чехами, венграми, немцами и даже печенегами. Разбив войско Ярослава на реке Буге, он направился в Киев. От многочисленного русского воинства остались очень немногие, которые бежали вместе с Ярославом в Новгород. Болеслав, находясь в Киеве, имел неосторожность распустить вспомогательные отряды печенегов, немцев и венгров. Киевляне, воспользовавшись оплошностью Болеслава, стали избивать поляков, и Болеслав бежал в страхе, захватив с собою Предиславу, которую прежде просил в супружество, а также ее сестер.

Мечислав II, король польский. Русская война была последним подвигом Болеслава. Через год после смерти Генриха II, венчанный королем, он умер в 1025 г. При его наследнике Мечиславе II Польша потеряла некоторые из областей; так, русские вернули Галицию, венгры Моравию и Хорватию, немцы Мильчанию, которую отдали чехам; но остальные славянские области долгое время продолжали входить в состав Польши, спасаясь под ее защитой от онемечивания. В этом состоит значение польского государства того времени и заслуга Болеслава Храброго. Своей патриотической и национальной деятельностью он представляет противоположность своим предшественникам, которые для того, чтобы слабыми руками удержать монархическую власть над народом, не стеснялись предавать своих подданных немцам и по первому приказу императоров сражались против своих соплеменников, изменяя славянству.

Обстоятельства значительно переменились к выгоде славян. Немецкое иго было свергнуто. На короткое время поляки и западные славяне вообще, почувствовав свою силу, воодушевились горделивыми и сильными порывами. Возмущенный этим, немецкий епископ-летописец называет славян «гонителями немцев».

2. Папско-императорская борьба за преобладание власти

2.1. ПАПСТВО И КАТОЛИЧЕСКОЕ ДУХОВЕНСТВО В XI В. И ПРАВЛЕНИЕ ИМПЕРАТОРА КОНРАДА II

С самого начала владычества франконской династии в Германии обнаружились стремления к унитаризму. Эти унитарные стремления имеют большое историческое значение. Они проявились у императора Конрада II, родоначальника франконской династии, раньше, чему кого-либо другого.

Объединение и усиление Германии стало прежде всего опасно для римского первосвященника, который находился до сего времени под покровительством императоров. В последних он видел своих защитников, своих патронов. Это зависело от слабости римской курии, от тех печальных условий, в которые она была поставлена. В них надо искать разгадку событий, в которых находились папство и город Рим в XI и XII столетиях.

Папство и духовенство в описываемую эпоху. Нам надо вернуться немного назад и ознакомиться с этими условиями. С 891 г. наступает самое тяжкое время для римской истории, какое только она переживала в христианский период[149]. Графы тускуланские и князья Крешенци, укрепившись в своих домах, дерутся за обладание замком Св. Ангела и по произволу распоряжаются папским престолом; пап то сажали, то сталкивали. Император Оттон Великий на несколько лет установил законное избрание, но он слишком эгоистично направил дело, чтобы даже посаженные им креатуры могли довольствоваться ролью архиепископов Германии. Священная Римская империя не была западной империей Карла. Феодализм поставил особу германского императора в иные отношения; император к Германии был в таком же почти отношении, как папа к своей резиденции. После Оттона графы тускуланские опять вертят тиарой. Императоры и без того привыкли посещать Италию для коронования; они считали дело Рима близким себе, но народ римский далеко не питал к ним такого же чувства дружбы. Постоянные драки немцев с чернью на римских улицах, казалось, должны были бы охладить в императорах их привязанность к имени христианской столицы; но они довольствовались и тем, что, заняв город на несколько дней оружием, рискуя собственною жизнью, могли поклониться раке апостолов. Огнем и мечом добивались императоры власти над избирателями. Они не верили, что историческая санкция была одной формой, но и немецкие ставленники надевали тиару лишь тогда, когда избрание их было утверждено римским клиром и народом; следовательно, демократическое начало избрания слишком вошло в обычай, если могло состязаться с императорским оружием. Общий же строй церкви был скорее конституционным. Власть пап была абсолютной в силу догмы, но никакое правительство не прибегало так часто к совещательному началу, к общему обсуждению дела. Мы видим соборы провинциальные, национальные, латеранские. Корреспонденцией, обнародованием посланий, грамот, т. н. булл, увещаниями, апологетическими и обличительными сочинениями двигается эта машина. «Можно подумать, — говорит Гизо, — что находишься в греческой философской школе, а между тем идет речь не об ученом споре, не об изыскании отвлеченной истины, — речь идет о власти, о принятии административных мер, об издании законов, словом, о правительстве. Следовательно, недра этого правительства наполнялись умственной жизнью; она была так сильна и энергична, что сделалась господствующим фактом, подчинившим себе все другие; во всем процессе видно действие разума и свободы».

Такова была эта церковь; поэтому в ней были силы, которые не могли сокрушиться при самых неблагоприятных обстоятельствах, и они не сокрушились даже за это темное