— У тебя туалет на улице, ты моешься в бочке! Какое ещё «могу себе позволить»? — да она за его зимовку переживала больше, чем за свою! Как он, такой дурной, холода переживет, если даже деньги беречь не умеет? На что жить будет?

— А мне может нравиться мыться в бочке! — Маниэр ткнула его под ребра и попыталась вырвать руку. У Степана перед глазами поплыли темные пятна, ее упрямство это что-то с чем-то, — Пожалуйста, престань! Я хочу, чтоб у тебя было такое кольцо, слышишь? — Маниэр осуждающе поджала губы, — Даже если я до конца дней буду мыться в бочке и туалет будет на улице! Я хочу, чтоб у тебя это было! Чтоб у моей женщины было брильянтовое кольцо! Если бы я не мог, я бы не стал на такое раскошеливаться. В своем родном мире я бы точно такой подарок ни за что не потянул даже с кредитами, а тут я могу. Я могу тебе это дать, поэтому, пожалуйста, просто прими. Для меня это важно. Я хочу, чтобы все вокруг знали, что ты только моя.

И осторожно отпустил ее ладонь.

— Хорошо. — она в смешанных чувствах прижала руку к сердцу, — Но я наложу на него иллюзию…чтоб другие не увидели. — букет, отброшенный в сторону во время их маленькой потасовки, сиротливо валялся на земле, выделяясь ярким желтым пятном.

— Делай что хочешь, только не снимай. — Маниэр растопырила пальцы на ладони, любуясь колечком. Она никогда бы не подумала, что вообще выйдет замуж по любви.

Степан поднял букет с земли и оттряхнул его от пыли. Маниэр бросила взгляд на цветы, теперь желтые розы станут ее любимыми.

— Ты знаешь, что на языке цветов желтые розы означают дружбу или разрыв отношений? А черная — смерть.

Когда Степан был графом, она много чего изучила из культуры высшего общества. Говорят, среди аристократок есть обычай обмениваться букетами в качестве тайных посланий.

— Я не смыслю в языке цветов, просто черные розы самые ценные, а желтые, мне кажется, тебе понравятся больше всего. — ровно до этого дня она не питала особой страсти к цветам, но теперь что-то определенно изменилось.

— Тут всего одна черная роза. — заметила она, принимая букет.

— Потому что черные оказалось труднее всего достать. — пожал плечами попаданец. Все же непросто обносить клумбу прямо под окном герцогского кабинета, — И вот ещё, это артефакт связи, а ещё он совмещает в себе накопитель магии и пространственное хранилище. Я сделал его специально для тебя. — Маниэр с сомнением посмотрела на маленький страшненький артефакт, выполненный под брошь.

Артефактором Степан был неплохим, чего только стоил прибор для изготовления лакмусовой бумаги, но девушка все же сомневалась. Он и так ее сегодня задарил, и цветы, и кольцо, и торт вот стоит.

Да и расставаться так скоро не хотелось.

— Давай ты расскажешь все о нем, пока мы будем пить чай? — предложила она, принимая артефакт. В принципе, если присмотреться, довольно милая безделушка. И камень в центре красивый, такой же красный, как глаза попаданца.

— К тебе или ко мне? — спросил он, но быстро исправился, вспомнив, что Маниэр просила его больше не ступать на территорию гнезда, — О, в смысле ко мне, конечно.

Чаепитие прошло странно. Впрочем, странным оно казалось только Степану, остальные же ни разу в жизни не были на мирных домашних посиделках, потому приняли все более спокойно.

Сначала Степан долго искал чайник или хотя бы кастрюлю, чтоб нагреть воду. Но чайника не было, а последнюю кастрюлю прожог Веце, когда утром готовил завтрак в постель своей невесте.

Кипятил воду вампир в колбах. Хоть тарелки для торта нашлись, и то счастье.

После Кифен заставил Веце привести Аламию — чтоб та познакомилась с невестой хозяина. И чтоб у Маниэр потом не было никаких вопросов, мол, почему у тебя в доме живет девушка.

Вампирша смерила невесту Веце долгим, очень долгим и пристальным взглядом, вопросительно вскинула бровь и посмотрела на Степана.

— Невеста Веце, да? — попаданец кивнул. Маниэр ехидно улыбнулась, наблюдая, как съёживается Аламия под ее острым взглядом.

— Они поженятся через пять лет, когда она будет совершеннолетней. — добавил Степан, чувствуя себя крайне неловко. Словно знакомит жену с дочерью любовницы, честное слово!

— Господин поклялся, что не будет посягать на ее тело! — встрял Веце, попаданец фыркнул, пацан произнес это так, будто вампир собирался свои слова назад брать.

— У вампиров за измену могут и убить. — обронила Маниэр, стреляя глазами в Аламию. Может она и готова отдать Степана другой, но ради его блага, и уж точно не малолетней соплявке.

— Буду иметь в виду. — рассмеялся Степан. Ревность Маниэр была по-своему милой.

Аламия, боязливо опустив глаза, спряталась за спину Веце.

— Мой дорогой жених, — вампирша особенно выделила последнее слово, разглядывая кольцо на пальце, — Торт ты подарил мне, поэтому и с кем делиться решаю тоже я, верно? — попаданец кивнул, сдерживая смех, — Тогда всё, что осталось, только моё!

Веце завистливо сглотнул слюну, потому что его за стол никто не позвал, а срамить себя невежеством перед Аламией он не хотел. Хозяин, мерзавец, молча ел свой кусок и любовался вампиршей. А Веце тоже хотел свою девушку вкусностями кормить! И кольца ей брильянтовые дарить! Но где ему такие деньги взять⁈

— Госпожа, — сквозь зубы выдавил Веце, проглатывая гордость. Чтоб он и кровососку эту госпожой называл, до чего докатился! Но ничего, он ей сейчас малость подпортит настроение. За жадность. — Но ведь убивают не того, кто изменил, а того, с кем изменили. — и тоненько так намекнул, что господин Кифен-то волен гулять на все стороны.

— Именно. — облизала ложку Маниэр. И клыкасто улыбнулась, глядя на Аламию. — Ты ведь понимаешь, к чему я клоню. — Аламия затравленно кивнула, вцепившись в руку Веце.

* * *

Пробуждение было тяжелым, Степан едва продрал глаза с рассветом. Ох, нужно вчера было раньше лечь. Сколько он вообще спал? Часа три-четыре?

Даже в вампирьем теле недосып ощущался тяжелее, чем в студенческие годы. Вампир широко зевнул, морщась от ноющей боли в теле. И вроде ведь вчера ничего такого не делал, а всё болит.

Попаданец умылся, скудно