— Не увиливай. Ты ведь прекрасно понимаешь, о чем я. — она обожгла его острым взглядом.

Маниэр жаждала правды, голой, жестокой, нелицеприятной правды, даже если это сделает ей невероятно больно.

Тихо вздохнула, прикрывая глаза. Раньше Кифен был более сдержан в чувствах, что заставило его измениться теперь?

Все же Степан ударялся головой и почти на сутки потерял память… вдруг это все последствия травмы? Маниэр не хотела, чтоб его любовь оказалась болезнью, побочным эффектом, чем-то ненастоящим, чем-то обманчивым. Пусть уж лучше зовет ее замуж со словами: «Я тебя не люблю, но мы походим друг другу».

Пусть не любит, но будет честен с собой и с ней.

Степан не знал, куда деть себя, кольцо и цветы с тортом. Опустил картонную коробочку на траву и снова посмотрел на Маниэр. Она, наверно, стала ещё красивей с последней их встречи, или ему так только казалось.

И в ее строгости, ее холодности было свое очарование, если опустить момент, что все это происходит, когда он просит ее руки.

Подошел чуть ближе, ловя на себе настороженный взгляд ее алых глаз. О чем она говорила? Признаться, он откровенно пялился последнюю минуту и почти не слушал.

Ах да, традиции. Как будто кому-то есть до них дело сейчас.

— Да, это одна из старых традиций народа, в котором я родился. — попаданец тактично умолчал, что как таковая, традиция себя изжила и стала чисто символической. Маниэр это знать не обязательно.

— Не думаю, что выкуп должен быть настолько огромным. — они встретились глазами, и ум Степана беспокойно заметался в голове, пытаясь не потерять связь с реальностью, и уловить суть мысли.

Он сосредоточенно нахмурился.

Деньги. О чем обычно беспокоятся молодожены перед свадьбой? Ипотека, машина, путешествие, что-то такое, да?

— Я заработаю ещё, хватит и на свадьбу, и на свадебное путешествие. Дом у меня есть, но купим новый, если хочешь, мне все равно, где жить. — Маниэр поджала губы и красноречиво отвела глаза. Такое чувство, что они говорят на разных языках.

— Я ведь не об этом. — устало выдохнула она. — И какое нам путешествие, мы вампиры, Кифен. — им, по-хорошему, за пределы графства никогда лучше не выходить.

Может они восстановят одно из заброшенных гнезд Вальдернеских? Все равно там больше никто не живет, а место хорошее, безопасное.

— Тогда в чем дело? — непонимающе спросил он, — Ты против, что я плачу деньги клану и они не осядут в семейном бюджете? Или что я вообще им плачу? — Маниэр медленно выдохнула, но нет, не полегчало. В такие моменты она задавалась вопросом, как ее вообще угораздило влюбиться в переселенца.

— Уж прости, но ты непроходимый тупица. — почти прирыкнула она на него. Степан сжал кольцо в руке. И кто поймет их, этих женщин? — Речь ведь шла не про это. Дед сказал, что ты хотел купить мне свободу за пять миллионов. Не право брака, а просто свободу, неизвестность, где я могу тебя бросить, где ты просто можешь остаться ни с чем. Где я могу просто пожелать остаться в клане и ничего не изменится. Это правда? Ты согласен и на это?

Она развернулась к нему и заглянула прямо в глаза, пристально всматриваясь и пытаясь найти ответы на все свои вопросы.

— Да, я согласен на что угодно, если буду знать, что ты счастлива. — кивнул Степан. Он только ради ее счастья столько батрачил, только ради шанса сделать ее жизнь чуть лучше, подарить ей право на свободу.

Так что же ей не нравилось теперь? Разве не свободы она желала?

— Почему? Почему ты так поступил? Зачем? — она прикрыла глаза ладонью и покачала головой. Маниэр было тяжко от мысли, сколько он готов отдать ради нее. Тяжко, что она может не оправдать его ожиданий, что всё это может закончиться не на счастливой ноте, а бесконечными упреками.

Получив так много, Маниэр боялась оказаться не настолько ценной. Кто будет любить вещь, купленную втридорога?

Разве не будет потом Степан сожалеть, что переплатил за такую, как она?

Но попаданец считал иначе.

— Я хотел, чтобы ты выбрала меня сама. Не потому, что так сказал глава старейшин или клан, не потому, что я граф и тебе больше некуда пойти. А потому что ты сама захотела быть со мной. — Степан надеялся, что их отношения станут более осознанными, более зрелыми.

— После всего, что было, ты все ещё сомневаешься во мне? — недоверие ранило ее до глубины души.

Маниэр умереть ради него готова, а он в ней сомневается. Она против клана пошла, всё бросить собиралась, отречься от рода и всего, что связывало ее с вампирами. А он… не верил ей. И от этого было горько, обидно и больно.

Просто, чтоб проверить ее, он готов отдать такие деньги? Он вообще в своем уме?

— Маниэр, тут я не стану оправдываться. — он грустно усмехнулся, сколько бы он ни говорил, сколько бы ни доказывал, что все это из любви к ней, она не поймет. Они разные, поэтому есть вещи, которые придется просто принять, — Я сомневаюсь в каждом, кто носит фамилию Вальдернеских, в каждом, кто не является переселенцем. Я даже в себе сомневаюсь.

Эту половину правды ей будет принять куда проще, чем его искренние переживания. Пусть считает его подлецом, он такой и есть. Настоящий подлец, раз оставил ее тогда.

— Почему ты не сказал обо всем позавчера? Почему просто попросил моей руки? — он поежился под ее острым взглядом. Степан думал, она будет рада.

— Я забыл от волнения. — Маниэр рвано выдохнула и снова отвела взгляд. Забыл он.

Но то, что он переживал и нервничал, приятно грело — значит боялся потерять, значит как бы не сомневался в ней, все равно любит и ценит.

Она чуть улыбнулась, самую малость, взгляд стал мягче.

— Я запрещаю тебе покупать меня. Если ты дашь клану хоть медняк, можешь забыть, как меня звали. — сообщила Маниэр, собравшись с мыслями.

Она не хотела, чтобы деньги, заработанные Степаном с таким трудом, достались Вальдернеским. Пусть лучше на переселенцев своих спустит, да хоть просто на улицах раздаст. Но не вампирам

— Почему? — ему всегда казалось, что Маниэр невероятно горда тем, что Вальдернеская. Она была лучшим вампиром из тех, что он встречал. Она была благородной, гордой, твердой