Разумеется, малолетние хулиганы не могли затопить чужой погреб настолько, чтобы это нанесло ощутимый урон, поскольку незаметно и быстро повернуть под дом соседа полноводный ручей ребёнку не под силу. Однако подобные шалости лучше было пресекать сразу, но только кому хотелось разбираться? Догнал — дал пинка. Не догнал — проклял вслед. Не учить же уму-разуму, особенно, если сами не учёны.

***

Вспомнив свою маленькую, но такую приятную победу, старик слабо улыбнулся.

Сейчас не получалось вспомнить всех братьев и сестёр, поскольку появлялись они часто, но почти всегда быстро исчезали. Мальчику не было дела до того, умер ли очередной младенец или оказался обменян на мешок стояк-травы или ещё чего нужного отцу. Лишь когда кто-то всё же вырастал и начинал лезть с мелкими пакостями, можно было попробовать запомнить имя и рожу этого родственника, с которым придётся делиться едой даже в неурожайный год.

Но однажды всё изменилось.

***

У неё не было имени, как и у многих женщин-алкарим. Юную девушку с раскосыми по-орочьи глазами, однако светлокожую и с волосами цвета глины, называли, как всех: эй-ты, круглая, дырка, задница, вымя и тому подобное, но для взрослеющего мальчишки эта «долбилка» стала предметом особого вожделения. Хотелось только её.

А ещё в ней было что-то странное. Она, конечно, как и любая другая, позволяла себе присунуть и спереди, и сзади, и в рот взяла, и семенем умылась, а понадобилось — проглотила, но парень постоянно чувствовал от неё не то опасность, не то подставу.

Это ещё сильнее возбуждало, стояк донимал и с утра, и днём, и вечером, и даже по ночам, пришлось идти к её семье. И тут…

***

Закашлявшись и решив, что не успеет как следует вспомнить самую важную женщину и её значимость в жизни, старик загрустил, но приступ ослаб, дыхание выровнялось, и образ прошлого снова заиграл тусклыми, но такими дорогими красками Чёрной Страны.

***

— Терь такие дела тихо решаются, не то, что раньше, — отец девушки не обратил внимания на подарки и попытки свататься, а заговорил совсем о другом, — вот скажи, малец, ты слышал о бунте в угольной дыре в рыбный сезон? Нет? То-то же. А он был! Понервничали хлыстодрочеры! Всех перебили, не разбираясь. А потом стали по домам их родни шастать, да в уши дрочить. Вы, грят, думаете, мол, не такие, как орочьё поганое. Грят, типа возомнили о себе, дохляки вонючие. А вы все на самом деле орки, грят! В ка-аждом из вас кровь орочья, иначе б передохли тут давно. А так как вы орки, грят, то и неча вам за горами делать. Бежать они, грят, собрались! Свободы захотели, грят! Да не сможете вы, грят, жить без Владыки Алкара! Либо подохнете, либо вернётесь. Не приживётесь, грят, в эльфьих землях!

***

Старик вспомнил, как стал часто ходить домой к запавшей в душу дырявой соске, чтобы поговорить с её отцом. Идея побега из Чёрной Страны так вдохновила юнца, что он даже стал меньше думать о своём торчке между ног. А случившийся пожар и вовсе показался знаком судьбы. Даже дурачина брат поумнел.

— И теперь я здесь, — прохрипел умирающий мужчина. — Все мы здесь. С эльфами.

Думать о том, как умерла очередными родами первая и долгое время единственная жена, а может, её отравила какая баба из домашних, как выросшие дети — родные и сводные братья и сёстры — принялись убивать друг друга, как пришлось закопать живьём слишком болтливых соседей, желания не было. Зачем это теперь? Лучше гордиться собой, вспоминая шаг, на который долго не получалось решиться.

Чего именно страшился обретший свободу раб, ему было непонятно самому. Казалось бы, худшее уже произошло, и невозможно понять, какое именно событие среди долгих лет существования в Чёрной Дыре стало самым ужасным. Тяжёлая работа? Голод, холод, нужда и готовые зарезать во сне соседи, или вечно стремящиеся избить до полусмерти командиры? Какими бы ни были эльфы, даже судя по рассказам их врагов, они не хуже смотрителей шахт или хозяев кузниц. Про тюремщиков и вовсе упоминать не стоит. Чего же бояться?

Наверное, в изъеденном искажением сердце человека жил и не давал покоя стыд за то, каким отвратительным гадом был беглый подданный Моргота, и все его собратья тоже. Да, на севере, за проклятыми горами иначе не выжить, но теперь не отмыться от всей этой грязи, и как в таком виде предстать перед дивными светлыми прекрасными созданиями самого Творца?

И лишь когда здоровье совсем пошатнулось, замучила одышка, жена перестала интересовать, а дети — радовать, стало ясно — поздно бояться, надо действовать. Сейчас или никогда.

Не сделаешь сам — вся слава достанется какому-нибудь куску говна.

Старик снова улыбнулся. Память подводила, словно трусливый лазутчик, однако кое-что забыть было невозможно.

***

— Так с севера вы или с востока? — уже в неизвестно какой раз спрашивал стражник-эльф у ворот на широкой дороге. — Один говорит одно, другой — другое. Вы уж определитесь.

— С северного востока мы! — пришлось изворачиваться.

Придумано всё было заранее, обговорено тщательно, но как всегда что-то пошло не по плану.

— И зачем сюда прибыли?

Вот привязчивый! Хуже болотных мух!

— Ну это… Как зачем? В смысле, зачем? Ну… Работать, вот!

Было очень лестно, когда на вопрос очередной липучки: «Кто у вас главный» собратья единогласно ответили: «Да вот же! Он».

***

В глазах потемнело, захотелось спать, и старик понял — да, это конец. Вот он. Настал… Каждое мгновение теперь казалось ценнее чего угодно, только, в отличие от сокровищ и мирьянов, время нельзя было сложить в сундуки и пользоваться по мере надобности.

«Ты сможешь стать богаче меня», — всплыли в памяти слова эльфийского короля.

Возможно. Но только золотом. Временем бессмертные одарены сверх всякой меры и справедливости. Хотя, где в мире справедливость?

***

— Ты можешь стать богаче меня, — произнёс таргелионский владыка, утопая в роскоши, сверкая золотом и камнями.

Дворец, в котором приняли «вождя вольного северо-восточного народа» был чем-то непостижимым для ума человека. Однако, несмотря на окружающий пафосный блеск, короля Карантира не захотелось назвать надутой задницей, в которую затолкали слишком большой член. Было в нём что-то такое… Словно не эльф перед тобой, а Вала. Творец этой равнины и всего, что на ней напихано. Карантир был истинным Владыкой своего королевства, и