«Прости, мама», — прошептал Хадор и ловко крутанул меч, словно всю жизнь сражался левой. Остальные движения пока получались не так красиво.

— Идёт!

Полуорк вдруг заколебался, поняв, что влип: надо ведь принять условия и отступить, но чтобы это сделать, теперь придётся проиграть бой, то есть… сдохнуть?! А если бой выиграть, придётся пойти против приказа Огненного Гада, который точно поимеет за такое своим горящим тычком.

— Слы-ыш! — гаркнул он противнику. — Я те чо, этот, что ли? Того, что ли? Тупой, да? Ты меня за кого держишь? Думал, я с тобой тут играть буду, как ребёнок какой? Забирай свои трупы и вали, пока я не передумал! Меч ещё об тебя пачкать! Он дорогой, между прочим! Эльфий! Настоящий!

Хадор мог бы рассмеяться, но потянуло плакать. Представляя, как вернётся в Барад Эйтель, а потом и домой, как придётся рассказывать о поражении, признавать ошибки, захотелось умереть прямо сейчас, но этот проклятый орк отказался от боя! Трус! Червяк! Ненавижу!

— Слава Хадору Хатолиону! — закричали воины Дор-Ломина, благодаря своего командира.

Да, битва проиграна, но сколько до этого было побед? Сколько вражьих земель разорено! Сколько орочья перебито!

— Мы вернёмся героями! Славься, Хадор Желтоволосый!

Хадор Лаурэфиндэ. Да, он тоже защитил своих, позволил уйти от вражеской армии.

Сын Хатола улыбнулся.

— Слушай, брат, — сказал, подошедший ближе старый вояка со свежей раной на голове, — может, Марахорна тоже как пленного орка отдадим, а? Ему среди этих тварей самое место.

— Пусть сам решит это, — Хадор понял, что уже забыл о сопернике, и ему по большому счёту всё равно, какова дальнейшая судьба предателя.

— Точно! Его и спросим!

***

Связанные конечности занемели, каждое движение сопровождалось ощущением вонзающихся под кожу иголок, живот скручивало от непреодолимого желания справить нужду, из глаз то и дело принимались литься слёзы, и Марахорн понимал, насколько жалко теперь выглядит.

Лучше сдохнуть, чем показаться в таком виде соратникам!

Терпеть стало совсем невмоготу, и, отчаянно ругаясь, дор-ломинский боец сделал под собой внушительную тёплую лужу, которая начала быстро остывать.

Продолжив орать и сыпать проклятьями, Марахорн не сразу заметил, как открылась дверь, поэтому не услышал вопросов.

***

Посмотрев на бывшего командира, воины переглянулись. Рассуждать времени не осталось — нужно быстро уйти с вражеской земли, заметя следы, поэтому дальнейшую судьбу предателя надо либо решать сейчас, либо предоставить это оркам.

— Заберём с собой, — сказал темноволосый Хадор собратьям.

— А если он опять нас кинет? Если сбежит в пути и выдаст наши ходы оркам? — спросил молодой воин, для которого нынешний бой стал первым, поэтому Марахорн не являлся соратником на протяжении многих лет, не казался авторитетом, не был другом.

— А ты прав, — седой боец с жестоким морщинистым лицом достал кинжал. — Надо себя обезопасить.

***

Арминас подошёл к привезённому в госпиталь человеческому командиру. Мужчина был в ужасном состоянии: глаза изрезаны, словно в них впивались когтями хищники из Хэлкараксэ, руки и ноги начали гнить, и скорее всего, этот воин уже не оправится от увечий, поскольку зараза наверняка попала в кровь и вызвала лихорадку.

— В плену у орков побывал, — со злостью сказал один из доставивших его людей. — Еле спасли. А такой доблестный воин был! Сам Хадор Желтоволосый его военачальником назначил! Эх… Но мы за него отомстим! В Исток съездим, решим, что как, и отомстим!

Бывший хитлумский страж покачал головой. Да, попасть к Морготу или его рабам даже врагу не пожелаешь! Скорее бы эта ненавистая война закончилась! Так хочется мира и покоя, даже не слишком честного и светлого.

Какая разница, как относятся друг к другу те, кто не проливают кровь друг друга, живя на одной земле? С неприятными соседями можно просто не встречаться. Наверное, это и есть истинная мудрость и благодетель.

Путь к светлому будущему

Постель была очень мягкой и тёплой. Конечно, она уже не казалась настолько невероятной, как в первую ночёвку в эльфийском городе, но всё равно находиться в ней по-прежнему доставляло наслаждение.

Дышать становилось всё труднее, на грудь словно давил камень, растущий с каждым мгновением. Родня наверняка позвала лекарей, только получать их помощь уже не хотелось — человек чувствовал, что устал. Устал бороться, устал держаться, устал завоёвывать. Всё. Хватит. Довольно. Пора на покой.

— Уйдите, — прошептал старик тем, кто вроде бы находился рядом. — Хочу… один.

Предчувствуя конец, осознавая, что осталось жить совсем недолго, повидавший слишком многое на своём веку мужчина желал только одного: вспомнить напоследок прошлое, подумать, чего добился, поплакать о потерях и упущенном. Этим не хотелось делиться ни с братом, ни с женой, ни тем более с малолетними детьми. Зачем им это? Потомки вырастут в роскоши и не узнают ничего плохого, через что пришлось пройти их отцу.

Они будут счастливы.

С усилием втянув воздух, сипя и хрипя, старик вспомнил себя ребёнком.

***

— А ну стой! Стой, гадёныш! Стой! Выпердыш кровавый! Харчок гнойный! Да чтоб ты подох со всей своей семейкой!

Вопль погнавшегося соседа удалялся, и мальчишка ликовал — впервые за свою короткую жизнь он смог схулиганить и не оказаться пойманным. То ли вырос и окреп, то ли вредный дядька постарел… Впрочем, какая разница?

— Не догонишь, обвислый! — крикнул ребёнок, не понимая значения слова, но зная — на него любой обидится. — Не догонишь! Не догонишь! Обвислый!

Возможно, если бы кто-то из старших протрезвел, отвлёкся бы от бесконечного сношения и объяснил детям, почему нельзя портить чужие запасы, мальчишки не стали бы заливать водой погреба. Однако взрослые только орали да избивали хулиганов, возможно, сами не знали толком, что плохого во вредительстве, а относились к малышне жестоко лишь потому, что те не могли ответить. И некому было просто остановить вероломную ребятню, схватить за шиворот, встряхнуть и задать всего несколько вопросов, дав на них доходчивые ответы.

Что будет с едой в погребе, если её намочить? Она сгниёт!

Можно есть гнилую еду? Нет.

Почему? Отравишься.

Что сделает тот, кто остался без еды?

Для алкарим результат нехватки провизии был очевиден: голодные ограбят тех, кто не станет сопротивляться, убьют и ограбят любого, кто станет. Как иначе-то?