VIII

«Мне, товарищ майор, рано довелось хлебнуть горя. Когда я был еще подростком, цебром убило отца — он тогда работал бетонщиком, славился на всю плотину. А вскоре умерла и мать. Пришлось самому выбиваться в люди. А учиться так хотелось! Наверное, из-за этого меня и не тянуло к девчатам. Каждую свободную минуту после работы, а работал я там же, где и отец, просиживал над книгой. К девчатам я был равнодушен. В институте из таких, как сам, основал «общество холостяков», участники которого торжественно поклялись не ухаживать за девушками до окончания учебы. Не смейтесь… Правда, с наступлением весны «общество» распалось, но сам я оставался верен данному обету. Вероятно, по инерции, уже будучи инженером на строительстве моста, я еще года два не решался думать о женитьбе.

И вот посылают меня в Киев на слет рабочей молодежи. Он проходил в оперном театре. Было очень торжественно. Все сияло — люстры, стяги, лозунги. На дворе теплом дышала весна. Словно море, разлился Днепр. Я никогда раньше не бывал в Киеве. Все меня здесь поражало. И на душе было радостно.

Еще до открытия слета случилось со мной небывалое. Любуясь городом, я и не заметил, как пролетело время. Боясь опоздать к открытию, поспешил в театр. Но незнакомые улицы подвели: с Владимирской горки свернул на Крещатик, с Крещатика махнул к площади Богдана и опять очутился на Владимирской горке. Поняв, что заблудился, я окликнул первую встречную:

— Гражданочка! Гражданочка!

«Гражданочка» посмотрела на меня такими ясными голубыми глазами, что я прямо-таки оторопел. Она тоже смутилась. Какое-то мгновение мы смотрели друг на друга — и радостные, и смущенные. Я спросил, как пройти к театру. Она поняла, что я не киевлянин, и проводила меня.

— Благодарю, — поспешно бросил я, ругая себя за мальчишескую растерянность. — Сердечно благодарю.

— Будь ласка, — выдохнула, она и этим «будь ласка» совсем покорила меня. В нем слышалось столько доброты, что я чуть было не вернулся к ней. «Да что ты, Андрей! Опомнись!» — корил я себя, а в ушах все стояло доброжелательное «будь ласка».

К открытию слета я не опоздал. От запорожской делегации в президиум выбрали и меня. В партере, на ярусах немало было девичьих лиц, но все они сливались для меня в одно лицо случайно повстречавшейся симпатичной киевлянки. И грустно, досадно стало, что не хватило духу спросить, кто она. И вдруг — даже сердце зашлось — я встретился с нею взглядам. Она сидела в левом бельэтаже и смотрела на меня. В глазах были радость и удивление: мол, вот ты какой! Тебя в президиум выбрали!

И люстры засияли для меня ярче, и слет стал еще торжественнее. Когда объявили перерыв, я стремглав бросился в фойе. Теперь, решил я, не буду олухом и не потеряю ее. Девушка стояла у книжного киоска и листала журнал. Стояла одна, неподалеку от двери, через которую мне нужно было выйти, словно умышленно стала там, чтобы я ее сразу увидел. Я оказался вдруг так близко от нее, что у меня перехватило дыхание.

Чтобы немного успокоиться, я взял какую-то книжку. Листал ее, рассматривал рисунки, будто собирался купить. А между тем толпа, хлынувшая к киоску, разъединила нас. Когда же мне удалось протолкаться к ней, она была уже не одна. Какой-то быстроглазый форсистый паренек властно подхватил ее под руку и, громко смеясь, увел…

После перерыва я снова поглядывал в сторону левого бельэтажа, поглядывал украдкой, потому что казалось, что все заметили и догадываются, чего ради я пялю туда глаза, но ее на прежнем месте не было.

Поздним вечером в общежитии, где разместились делегаты слета, один из запорожчан в шутку позавидовал мне: везет, мол, Андрею — и в президиум избран, и девчата в него так и постреливают глазами.

— Особенно Лина, — подмигнул он. — Весь вечер только и речи что о тебе: кто он да что он.

Но меня ничуть не заинтересовала какая-то там Лина. Из головы не выходила голубоглазая киевлянка.

На следующий день я снова осматривал зал, но безуспешно. Однажды она мелькнула было в задних рядах, но быстро исчезла. Боясь, что так я уеду, не познакомившись, я, как только кончилось заседание, устремился к выходу в надежде встретить ее.

Еще в перерыв мой запорожский попутчик уговаривал пойти после собрания на киевские откосы: «Пойдем соловьев слушать! Пойдем, не пожалеешь!» Но я отказался. Сказал, что должен зайти к знакомому. И теперь, чтобы не попасться ему на глаза, встал в тени деревьев, откуда хорошо было видно выходящих из театра, а меня нет. Но тут прямо на меня двинулась гурьба, возглавляемая все тем же запорожцем. Он шел под руку с… голубоглазой киевлянкой.

— А что это вы нас избегаете? — лукаво сверкнула она глазами, точно я условился с нею куда-то идти.

— Не трогай его, Лина, — бросил мой приятель. — На свидание опоздает.

— Пойдемте с нами, — пригласила она и, не дав мне опомниться, подхватила под руку. — Да пойдемте же!

Я не чувствовал под собою земли. Все, чего так ждал, на что уже не надеялся, сбылось нежданно-негаданно. Да как! Девушка сама взяла меня под руку и ведет. И странно — я не чувствовал никакого смущения оттого, что солгал хлопцам о знакомом.

Когда пришли на Владимирскую горку, она легко высвободила руку. Потом мы спустились к Крещатику и поднялись на живописные Печерские склоны.

На ажурном мостике у стадиона, который молодежь называет «мостиком любви», толпились люди, и получилось как-то так, что все ушли, а мы с Линой, засмотревшись на Днепр, остались вдвоем. Любуясь пароходом, белевшим далеко внизу, мы невзначай оказались совсем рядом. Наши руки на перилах касались друг друга. Лина бросила взгляд на мою руку и улыбнулась. Боясь оттолкнуть девушку, я убрал руку.

— А говорили, вы храбрый.

Значит, это действительно она расспрашивала обо мне хлопцев. А те, наверное, рассказали о случае на высоковольтной линии (о нем даже в газете писали). Там, над Днепром, на головокружительной высоте в стужу мне удалось скрепить разорванные витки высоковольтных проводов и этим предотвратить аварию. Было приятно, что об этом знает и Лина. Но там, повиснув на проводах над бездной, я ощущал дикую боль, до крови ободрав руки, но не ощущал страха, а тут боялся коснуться руки девушки. И я с горечью вздохнул:

— Где уж там храбрый!

— Конечно храбрый, — улыбнулась Лина и призналась, что расспрашивала обо мне. Даже знает, что в институте я верховодил «обществом холостяков».

— И вас это удивило?

— Заинтриговало. Что же это, думаю, за феномен! — рассмеялась Лина и спохватилась: —