Но в одном Грэйс не хотела уступать Хильде – в вопросе о письмах. Она не убеждала Хильду, не противоречила ей, – она просто отказывалась подчиниться. И письма эти огорчали Хильду до смерти. Каждую неделю, а иногда и два раза в неделю приходили письма из Франции со штемпелем «Действующая армия» и с одним и тем же почерком на конверте, мужским почерком. Хильде было ясно, что Грэйс усиленно переписывается с кем-то на фронте, и в конце концов она не выдержала. В один апрельский вечер, возвращаясь вместе с Грэйс домой по темным улицам, Хильда сказала:

– Сегодня ты опять получила письмо из Франции?

Упорно глядя на мостовую, Грэйс ответила:

– Да.

Хильда была расстроена и потому держала себя холоднее и заносчивее обычного.

– Кто же это тебе пишет?

Грэйс сперва не отвечала. Она мгновенно покраснела в темноте. Потом ответила (Грэйс не умела вывертываться и хитрить):

– Это Дэн Тисдэйл.

– Дэн Тисдэйл! – Хильда была явно шокирована, в голосе ее слышалось презрение. – Ты имеешь в виду сына булочника Тисдэйла?

– Да, – просто подтвердила Грэйс.

– Силы небесные! – вспылила Хильда. – Ты это серьезно?.. В жизни не слышала ничего более тошнотворно-идиотского!

– Почему это идиотство?

– Почему? – фыркнула Хильда. – Почему? Неужели ты не находишь для себя унизительным заводить роман с каким-то неотесанным парнем из булочной?

Теперь Грэйс была очень бледна, а голос ее как-то особенно ровен.

– Ты умеешь говорить неприятные вещи, Хильда, – сказала она. – Но дружбы с Дэном Тисдэйлом нечего стыдиться. Таких милых писем, какие он пишет мне, я ни от кого в жизни еще не получала. Я не нахожу в этом для себя ничего унизительного.

– Ты-то не находишь, – язвительно возразила Хильда, – да я нахожу. И я не допущу, чтобы ты вела себя как влюбленная школьница. Уже и так слишком много глупых женщин пожертвовали собой ради разных «героев войны». До чего это противно! Тебе придется прекратить переписку.

Грэйс покачала головой:

– Извини, я этого не сделаю.

– Ты должна это сделать, говорю тебе!

Грэйс вторично покачала головой:

– Нет, не сделаю.

Слезы стояли в ее глазах, но в голосе звучала какая-то новая решительность, которая укротила ярость Хильды и самым настоящим образом испугала ее.

В этот вечер Хильда ничего больше не сказала. Но она заняла новую позицию, пытаясь сломить упорство Грэйс: она выказывала по отношению к Грэйс ледяную холодность, говорила с ней резко, с каким-то гневным презрением, не замечала ее. Это продолжалось целых две недели… а письма все приходили.

Затем Хильда под влиянием тайного страха вдруг переменила тактику: она стала очень приветлива, извинялась перед Грэйс, ласкала и всячески ублажала ее, водила к Кардома, в любимое кафе сестер, и там угощала за чаем всем, что только можно было достать за деньги или благодаря знакомству Хильды с хозяйкой. Целую неделю Хильда баловала Грэйс, а та принимала это так же покорно, как раньше попреки. Потом Хильда снова сделала попытку убедить Грэйс, чтобы она прекратила переписку с Дэном. Но тщетно – Грэйс не соглашалась.

Хильда следила за этими без конца приходившими письмами: ежедневно рано утром она сходила вниз и с ненавистью отыскивала их на полочке, где раскладывалась почта. Но вот в одно июньское утро она с дрожью увидела на только что прибывшем письме штемпель «Лофборо».

Она остановила Грэйс после завтрака и спросила сдержанно:

– Что, он ранен?

– Да. – Грэйс не смотрела на нее.

– Тяжело?

– Нет.

– В лазарете?

– Да.

Хильда почувствовала тайное облегчение, у нее камень с души свалился: Лофборо далеко от Лондона, очень далеко. Раз рана не тяжелая, Дэна скоро отправят обратно во Францию. Но она скривила губы и сказала язвительно:

– А следовало бы, чтобы его привезли именно сюда. Так ведь полагается обычно в грошовых романах.

Грэйс торопливо отвернулась. Но, раньше чем она успела уйти, Хильда прибавила:

– Так мило было бы, если бы он, проснувшись после хлороформа, увидел у своей кровати тебя, готовую заключить его в объятия!

Дрожь в голосе Хильды выдавала, как мучительно ей было говорить это – да, страшно мучительно. Но она не могла сдержать себя. Она сгорала от ревности.

Грэйс ничего не ответила. Она ушла в палату с письмом Дэна в кармане халата. Во время дежурства она читала его несколько раз.

Дэн участвовал в большом сражении на Сомме и был ранен в левую руку у локтя и у кисти. Он писал, что рана почти сразу стала заживать и рука ничуть не болит, но все дело в том, что он не владеет ею.

В конце июля письма Дэна стали приходить нерегулярно, и однажды вечером (это было в последний день июля) Грэйс, возвращаясь домой по Слоун-стрит, увидела, что как раз напротив их общежития стоит какой-то военный с рукой на перевязи. Она была одна и шла довольно медленно, утомленная, опечаленная мыслями об Артуре и о переменах дома, в Слискейле. Сегодня как-то сразу все представилось ей в мрачном свете. Мисс Гиббс опять прочла ей нотацию за неряшливость. А главное – она была удручена отсутствием писем от Дэна: просто удивительно, как нужны стали ей эти письма! При виде мужчины в военном она остановилась, все еще не совсем веря глазам. Но вдруг поверила. Сердце у нее так и запрыгало. Это был Дэн. Он перешел через улицу и поклонился ей.

– Дэн! А я думала… Да, я так и подумала, что это вы.

Радость, проснувшаяся в ней при виде Дэна, светилась на ее лице. Она уже не чувствовала усталости, забыла и о ней, и о своей печали.

Они застенчиво, не говоря ни слова, пожали друг другу руки. Дэн до болезненности робел перед Грэйс, он, казалось, боялся взглянуть на нее. Грэйс никогда еще не видела, чтобы кто-нибудь робел перед нею, и это казалось ей таким смешным, что ей захотелось и смеяться, и одновременно плакать. Торопливо, чтобы помешать себе сделать эту глупость, она сказала:

– Вы здесь ждали меня, Дэн? Не заходили в дом?

– Нет, не хотел вас беспокоить. Я подумал, что смогу задержать вас на минутку, когда вы будете проходить.

– На минутку! – Она опять улыбнулась и вдруг остановила взгляд на раненой руке Дэна: – Как ваша рука?

– Врачам пришлось повозиться с кистью… из-за сухожилий, знаете ли. Меня направили сюда для ортопедического лечения в клинике Ленгхема. Электричеством и каким-то новым гимнастическим аппаратом. Потребуется полтора месяца лечения, прежде чем я смогу вернуться на фронт.

– Полтора месяца!

Ее радостное восклицание немного ободрило Дэна. Он сказал с замешательством:

– Я подумал, что вы… что вы, может