Шрифт:
Закладка:
— Дедушка, ты помолился, стол-то свой благословил, а наш столик можешь благословить?
— Почему нет, — отвечает о. Павел.
Мужички тогда на бутылку 40-градусной показывают;
— А это можешь благословить?
— А что здесь благословлять-то? — говорит о. Павел. «Ну, благословил, — рассказывал он потом, — и так, говорит, мы наблагословлялись, что назавтра торговать нечем было». Т. е. запас спиртного на теплоходе кончился.
«Вот, кажется, всё какие-то байки, всё такое житейское, — добавлял, вспоминая этот случай, духовный сын батюшки, священник, — а всё приводит к Богу и молитве. Прибаутки какие-то, а хочется в Церковь».
Так и о своей поездке на Валаам в начале 80-х годов о. Павел рассказывал валаамским монахам словно шутя, играючи — этот рассказ записали на диктофон иноки с Северного Афона, когда после открытия Спасо-Преображенского Валаамского монастыря приезжали они к о. Павлу за благословением в Верхне-Никульское.
В 1980-м году Валаам был объявлен историко-архитектурным и природным музеем-заповедником, начаты реставрационные работы на центральной монастырской усадьбе. О своем древне-монашеском вторжении на современный научно-реставрационный объект Валаам с юмором и какой-то сокрытой печалью вспоминал верхне-никульский старец:
«Подъехали к пристани. Воскресенский скит. 15 июля. Надел подрясник, скуфейку. Пароход в 6 часов утра приплыл, а выход на остров по расписанию — в 10 часов. Я к капитану — бух в ноги:
— Праведный капитан, бриллиантовый, вытащи меня на берег.
— А кто тебя держит?
— Вона, вахтер не выпускает.
Пошел капитан к вахтеру:
— Выпусти, — говорит.
Со мной трое девок. Зашли в скит, спели «В Рождестве девство…»
Так в полном монашеском облачении отец Павел вместе с духовными чадами («Со мной трое девок») с пением тропарей и других духовных песен прошли по лесной дороге все шесть с лишним километров от Никоновской бухты до центральной усадьбы.
«Перед Спасо-Преображенским собором спели тропарь Преображения, — рассказывает о. Павел. — Собор в досках. Я сел у входа в собор.
— А вы, девки, ступайте вокруг собора, пойте: «На горе преобразился еси…»
Идет мужик. Прошу его:
— Пусти меня в собор!
— Я не имею права впустить. Ступай к начальству.
— А где?
— Вон дверь.
Зашел. Стучу: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас». Молчат. По громче стучу: «Молитвами святых отец наших…» Может, глухая?
— Можно?
Баба сидит нога на ногу и курит. Глаза, как у привидения.
— Как сюда попал?
— Ты брось цигарку, дурочка, а то сгоришь. Мне от Вас охота Вашей помощи, как бы в собор попасть.
И… (Здесь о. Павел делает такой жест — пощелкивает пальцами — «агча» — деньги, значит).
По-другому заговорила:
— Пожалуйста.
— Только я не один, а с дурочками.
— Нет — нет! Дурочек не возьму, еще взорвут.
Дали нам две каски, поднялись в собор. Хоть худо, хоть разрушено всё, но хорошо!
— Как к преподобным-то пройти?
— Вон там мужики. С левой стороны вход.
— Пустите, пожалуйста!
— Нельзя!
Она мне: «Товарищ батюшка, у нас смена. Я вас пущу, но извините, обыщу, нет ли взрывчатки».
— Спойте мне валаамским напевом! — неожиданно прерывает о. Павел свой рассказ, обращаясь к валаамским монахам…
И в этом неожиданном обращении слышится такая печаль по Валааму — «о дивный остров Валаам!»
«Выпустили нас, обшарили опять, — заканчивает о. Павел. — «Мы не воры!» Дали нам проводника, мальчишку. На кладбище еще келья отца Назария стояла. Недавно ее сломали: одна половина туды, другая сюды…»
Одной желаю лишь отрады, о сем с надеждой я молюсь — прожить в стенах твоей ограды, пока за гроб переселюсь.«Отца Павла тянуло на Валаам, — вспоминают его духовные питерские чада. — В Спасо-Преображенский собор зашел в нижний зимний храм, там был склад. На месте, где сейчас находится рака преподобных Сергия и Германа, стоял ящик с помидорами. Отец Павел отслужил перед этим ящиком молебен — «какое место здесь благодатное!» — почувствовал эту благодать, он ведь не знал, что там упокоены Сергий и Герман Валаамские… Залез на колокольню — его строители не пускали, он говорит им: «Пустите, я последний монах!»
«Всю пшеницу Господь в закрома прибрал, одного меня, окаянного оставил», — как вздох, вырвалось однажды из груди архимандрита Павла.
Расчищая надписи на могильных плитах Валаама, разгребая завалы мусора в оскверненных алтарях, поминая последних насельников Оптиной пустыни, Афанасьевского монастыря, где отроком получил он благословение от Святейшего Патриарха Тихона на монашеский путь, вспоминая всю «лагерную епархию», расстрелянного своего духовника иеромонаха Николая (Воропанова), замученного епископа Тутаевского Вениамина (Воскресенского), митрополита Ярославского Агафангела и других — архимандрит Павел ощущал себя плоть от плоти и дух от духа этой Господней пшеницы, взращенной на нивах той, еще незатопленной Руси, перемолотой страшными красными жерновами…
Поэтому так часто повторял он: «Я — последний…»
«5 (18) июня видал во сне отца Николая, очень хорошо, — пишет в дневнике батюшка (запись 1968 года) о своем расстрелянном духовнике. — Он был ко мне вроде такой ласковый и дал мне много, много просворок и даже благословил меня. Царствие Ему Небесное и вечный покой. Блажени яже избрал и приял ecu Господь. Вечная Ему память».
