«Как я могла так заблуждаться?!» — в ужасе думала она.

Горечь превращалась в злобу. Благородство ее души заснуло безмятежным и опасным сном вместе с былыми достойными качествами.

«Я не могу поверить в это!» — где-то глубоко вскрикнул смутно знакомый голос.

«Выбор за тобою. Но как только ты простишь их, они вновь презрительно засмеются за твоей спиною. А однажды вонзят в нее нож. Все люди любят только себя. Покарай их за предательство. И никто более не посмеет перечить твоей воле».

«Я покараю их за предательство!..» — тенью выдохнула она.

Ветра подхватили её под руки и повели к обсидиановому алтарю. Их госпожа нисколько не сопротивлялась. Они облили ее мрачными, но прекрасными своею древностью многоголосыми песнями и положили на алтарь.

Едва спина её коснулась камня, Акме очнулась. Память вернулась к ней, и девушка захлебнулась в ужасе. Но едва она успела испугаться, тьма облепила ее, и наградила неистовой, умопомрачительной болью.

Девушка завизжала. Ей казалось, что кожу ее и внутренности сжигали на медленном огне. Тьма превратилась в густую черную жидкость, которая ползала по ее телу. Она впитывалась в кожу, заползала в уши, в рот и в глаза, ослепляя. Ужас и боль лишали Акме рассудка. Сквозь шок она осознавала, что теряет себя безвозвратно, что теряет все, что было ей дорого и едва ли сможет спасти тех, кого любит. Либо ей суждено умереть здесь и прямо сейчас, либо стать врагом собственного брата, возлюбленного, друзей и всех людей. И это было хуже смерти.

Она кричала нечленораздельно и самозабвенно, будто роженица. Девушка прощалась с жизнью без надежды на прощение неба и на вечный благословенный покой. Она предавала брата своим поражением и взваливала на него ответственность за свое предательство.

«Мне нет прощения!»

— Прости меня, Лорен!

Пытаться сломать наглухо закрытые древние каменные ворота было делом бесполезным, — Лорен понял это сразу. Но по обыкновению острый ум Гаральда Алистера на изумление быстро пал жертвой отчаяния. Он продолжал бить и стучать по камню, пока Авдий Веррес не отдернул его и не определил его в одну из трех групп, которая была отправлена на поиски другого входа в ту страшную обитель, которая поглотила Акме, хотя все понимали, что все это было бесполезно.

Даже после душераздирающих воплей сестры Лорен не терял надежды на счастливый исход дела. Он прижимал ладонь к грубым зловещим стенам и слышал слабое биение ее сердца. Она все еще была жива. Но более не принадлежала этому миру.

Они всегда были вместе и никогда — по отдельности.

Плио молчаливой тенью витала рядом, готовая впитать в себя все его горе, но не ведая, как утешить.

— Она жива, — лишь однажды сказал Цесперий, пока три группы пропадали в поисках девушки.

— Я знаю, — лишь однажды огрызнулся Лорен, и никто более не пытался сказать ему ни слова.

— Пусто, — воскликнул Хельс, прибывший вместе со своею группой после нескольких часов блужданий. — Глухие стены. Коридоры ведут либо в тупик, либо туда, откуда мы пришли.

— Она выйдет, — уверенно заявил Буливид Торкьель. — Но когда?..

— И в каком обличии?.. — печально нахмурив брови, пробормотал Элай.

— В каком бы обличии не вышла, — рыкнул Лорен. — Я с места не сдвинусь, пока не освобожу ее.

Еще через два часа вернулась третья группа во главе с мрачным кронпринцем Густаво, капитаном Гайре, Арнилом и Гаральдом. Целитель и атиец переглянулись. Лорен едва заметно повел головой, сжав губы, а Гаральд, без слов поняв его, побледнел еще больше и отвернулся.

Вдруг Иркалла вздрогнула и тихонько затряслась. Путники схватились за оружие и повскакали со своих мест. Иркалла стонала, будто жаловалась и молила о пощаде, но мучитель не слышал его молитв.

Каменные ворота, которые путники тщились открыть столь долго, легко распахнулись, будто книга, и оттуда поползли волны черного и непроницаемого дыма. Но запаха гари не было.

Лорен почувствовал страх, всепоглощающий, первобытный, подсознательный, который он был не в силах объяснить доводами рассудка. Холод от этого страха пробежал по всему его телу и больно сдавил нутро.

Цесперий тоже испуганно попятился.

Чёрный туман кольцами цеплялся за стены, за факелы и игрался с их пламенем.

В глубине тумана, в самом проходе за воротами что-то устрашающе медленно и прихрамывающе задвигалось.

Иркалла затихла, туман наполнил пещеру наполовину и неожиданно остановился. Из его агатовых всполохов, будто русалка из морских волн, вышла черная тень, раскачиваясь из стороны в сторону, будто каждый шаг давался ей с трудом.

Это была Акме.

С радостным криком Гаральд сорвался с места и кинулся к ней, но Лорен и капитан Гайре успели перехватить его и удержать.

Девушка не поднимала головы. Длинные черные волосы ото всех закрывали ее лицо, на ней было все то же черное платье. Клубы черного тумана шепотливыми тенями кружились вокруг. Она шаталась из стороны в сторону, будто раненая, но Лорен одним взмахом руки запретил приближаться к ней. Он чувствовал опасность.

— Акме… — тихо, умоляюще позвал он.

Девушка остановилась и медленно подняла к ним голову.

Лицо её, перекошенное от мук и бешеной злобы, покрытое кровью недавно убитых ею коцитцев, было изрисовано тончайшими черными прожилками, берущими начало свое от глаз, полностью залитых черным светом.

— В этой битве мы проиграли, — пробормотал Цесперий. — Акме мертва. Перед нами лишь ее тело.

Лорен замотал головой, а Гаральд упрямо шагнул вперед, протянув к ней руку.

— Акме! — воскликнул он.

Акме, или вернее то, что от нее осталось, резко подняла руку одновременно с Лореном, и молочно-белый свет столкнулся с угольно-черным огнем, спасая Гаральда Алистера от смерти.

— Сказано же тебе, это не она! — проорал Хельс, схватив ошарашенного атийца за шкирку и уведя его подальше.

— Уходите! — закричал Лорен. — Оставьте её мне.

Только сейчас он понял истинность своего предназначения. Он должен был спасти сестру не только потому что хотел этого, от него зависела судьба всего Архея.

Акме опустила руки. Она смотрела прямо на него своими обсидиановыми глазами, полностью залитыми черным огнем, без малейшего просвета.

— Рианор силен, — выдохнула она, и целитель содрогнулся — в ее голос были примешаны незнакомые ему хриплые ноты, не похожие ни на мужской, ни на женский голос. Мрачные, безжизненные, ледяные, глухие интонации. Это была не его сестра, но ее оболочка. До чего страшная и жестокая иллюзия!

Девушка зло улыбнулась, лицо ее, испещренное черными узорами, перекосилось, и она рыкнула:

— Но я сильнее!

Взмахнув руками характерным для себя жестом, — грациозно, решительно, целенаправленно,