Внезапно он почувствовал себя сильным и деятельным, увидел перед собой новую цель… и у него были деньги, чтобы ее достичь.

Атриум дома Юлиев

Цезарь вернулся на ложе и посмотрел на Лабиена:

– Ты тоже думаешь, что я совершаю ошибку?

– Ошибка или нет, но тысяча триста талантов – очень крупная сумма, от такого не отказываются.

– Я не продаюсь, – отрезал Цезарь, уставившись в пол. – Я не продавал себя в прошлом, когда жизнь моя висела на волоске, и не собираюсь продавать себя сейчас, сколько бы денег мне ни предложили.

– Должно быть, ты единственный государственный муж в Риме, который не продастся за такую сумму, – заметил Лабиен. – Это подтверждает, что мой лучший друг…

Цезарь поднял глаза.

Лабиен поразмыслил.

– Мой лучший друг… отличается от всех прочих римлян и, без сомнения, безумен. – Он рассмеялся. – Но я рад, что ты не согласился. Мне стоило слишком большого труда добиться закона о твоем участии в выборах великого понтифика. Не хотелось бы, чтобы эти усилия пропали впустую.

– Вот именно, – отозвался Цезарь так же шутливо. – Я отказался, чтобы твои усилия не пропали даром.

Теперь смеялись уже оба, им вторила юная Юлия, и даже Аврелия позволила себе улыбнуться.

Помпея продолжала пить вино.

– Итак, – добавил Цезарь, – теперь мы знаем, что они боятся меня гораздо больше, чем я предполагал. Скупые оптиматы предложили мне целое состояние. Ты так не думаешь, матушка?

– Несомненно, ты прав, сын мой, – ответила Аврелия. – Они боятся тебя, и очень сильно. Но и тебе стоит опасаться их: испуганный враг способен сильно рисковать.

Мать не раз предупреждала Цезаря, что не стоит смотреть на врагов свысока.

– А моя юная дочь… что она думает об отце? – Он посмотрел на Юлию.

– Я восхищаюсь отцом, потому что он не желает себя продавать, сколько бы денег ему ни предложили. Я дочь самого честного и порядочного римлянина.

– Честного, порядочного и бедного, – вмешалась Помпея, подставляя кубок, чтобы атриенсий наполнил его в сотый раз. – Мое мнение тебя не волнует?

– Ты уже высказала свое мнение в присутствии Катула и осудила мои слова, – ответил Цезарь. – Буду признателен, если ты больше не станешь так делать перед посторонними.

– Чего именно я больше не должна делать?

– Спорить со мной в присутствии человека, который не является членом семьи. Если тебе не терпится заявить, что ты не согласна с моим решением, скажи мне об этом наедине. Твои замечания были неуместны.

Помпея встала, чуть не опрокинув стол. Кубок упал на пол, окрасив мозаику в красный цвет, – это казалось зловещим предзнаменованием.

– Знаешь, что неуместно, муж мой? – начала Помпея и продолжила, не дожидаясь ответа: – Неуместно, как справедливо заметил Катул, что римский сенатор заставляет свою семью жить в самом бедном и грязном квартале города. А если тебе не нравится мое мнение, знаешь, что я скажу? Мне на это наплевать, потому что я внучка Суллы, того самого, кто отвесил тебе пощечину, и ты не представляешь, как я горжусь тем, что он это сделал. Ты отказался от тысячи трехсот талантов… Ради всех богов, ты что, с ума сошел? Совсем потерял разум? Мы расплатились бы со всеми долгами, переехали на красивую виллу где-нибудь на окраине города и стали бы жить, как живут все мои подруги, вместо того чтобы влачить свои дни в грязной развалюхе с выцветшими фресками и разбитой мозаикой. И не смотри на меня с такой яростью, потому что мы – муж и жена. Если у Катула нет оснований дать тебе пощечину, то и у тебя нет оснований развестись со мной. Да, ты втайне мечтаешь об этом, но Гай Юлий Цезарь должен вести себя хорошо и соблюдать приличия, ибо он метит высоко. Ты отказался от тысячи трехсот талантов, но твой долг – выносить мое присутствие. Ты раб не только Красса, муж мой, ты еще и мой раб, и, раз уж ты вынужден заботиться об имущественных интересах Красса, ты будешь терпеть мои нападки и замечания – и наедине, и при людях. Хочешь, чтобы я вела себя по-другому? Забери меня из этой мерзостной Субуры.

Цезарь молчал.

Заговорила Аврелия:

– Великий понтифик обязан жить в здании, принадлежащем государству, на Священной дороге, посреди Форума.

– Священная дорога? Форум? – закричала Помпея. – У вас что, нет ушей? Я хочу виллу на окраине города, с большим садом и множеством рабов. Мне нужен собственный дом, где нет других женщин.

Все потупили взор, только Цезарь смотрел на жену.

– Ты много выпила, – сказал он. – И изложила свое мнение касательно всего. Думаю, тебе лучше вернуться к себе и отдохнуть.

На этот раз Помпея вняла словам мужа. Она уже сказала то, что давно собиралась сказать, но откладывала.

Лабиен встал и тепло простился с другом.

Юлия чмокнула отца в щеку и тоже удалилась.

Аврелия медленно подошла к сыну сзади и положила руку ему на плечо. Он накрыл ее пальцы своими ладонями.

– Я не могу развестись прямо сейчас, верно, матушка? – спросил Цезарь.

– Развод без очевидной причины повредит твоему будущему, – вздохнула она. – Сегодня ты набросился на Катула, однако большинство оптиматов считают, что брак с внучкой Суллы избавляет тебя от крайностей в деле защиты народа. Развод всего за несколько недель до выборов великого понтифика погубит тебя. Ты обгоняешь Исаврика и Катула и не должен давать им никаких преимуществ. Нет, сейчас не время расставаться с Помпеей.

Цезарь чуть заметно кивнул и убрал ладонь с руки матери.

– Но когда-нибудь выборы останутся позади, – прошептала Аврелия.

Цезарь повернулся и посмотрел на мать:

– Я знаю, но у меня все равно нет повода.

Аврелия наклонилась и шепнула ему на ухо:

– Позаботься о победе на выборах, а семейные дела предоставь мне.

LXXI

Любовники

Вилла на окраине Рима

63 г. до н. э.

– Думаешь, я поступил неправильно? – спросил Цезарь. Он лежал на боку, совершенно раздетый, лаская обнаженное тело, распростертое на ложе рядом с ним.

Сервилия, сестра Катона, чувствовала, как его рука медленно гладит ей спину. Соитие завершилось, и они были полностью расслаблены.

– Зависит от обстоятельств, – ответила она, закрывая глаза и всецело отдавшись ласке. – Если деньги тебе нужны в первую очередь для того, чтобы дарить драгоценные украшения, шелка и милые вещицы своей дорогой любовнице, то есть мне, не стоило отказываться от тысячи трехсот талантов. Этих денег очень жаль. – Она повернулась и посмотрела ему в глаза. – Если же главное для тебя – победа