сравнению с Англией Франция была удушающей деспотией. Не разрешалось никаких собраний народа, народное голосование проводилось только в незначительных местных делах, парламент не контролировал короля. Людовик XV улучшил правительство, пренебрегая им, но он делегировал своим министрам такие королевские полномочия, как выдача кассовых писем, и этими полномочиями часто злоупотребляли. Иногда, правда, такие «секретные письма» служили для ускорения правительственных действий, позволяя избежать технических деталей административной процедуры («бюрократии»). Одним из таких писем Людовика XIV была учреждена Комедия Франсез в 1680 году. Некоторые грамоты спасали репутацию семьи, заключая в тюрьму провинившегося члена без публичного суда, который мог бы выдать его частные беды; другие, как во время второго пребывания Вольтера в Бастилии, не позволяли простительному глупцу довести свое безрассудство до конца. В некоторых случаях они были вынесены по просьбе отчаявшегося родителя (например, старшего Мирабо), чтобы наказать непокорного сына. Обычно в таких случаях заключение в тюрьму было благородным и кратким. Но было много случаев вопиющей жестокости, как, например, когда поэт Дефорж был заключен на шесть лет (1750–56) в железную клетку за осуждение изгнания правительством Молодого претендента из Франции.74 Если верить в целом достоверным сведениям Гримма, правительство было настолько благодарно Морису де Саксу за его победы на поле боя, что направило поэту Шарлю Фавару письмо с приказом добавить его жену в список наложниц Сакса.75 Любая обида, нанесенная простолюдином дворянину, любая серьезная критика правительства могли повлечь за собой грамоту и тюремное заключение без суда и следствия. Подобные произвольные распоряжения вызывали растущее недовольство по мере того, как продвигалось столетие.

Французское право было настолько же отсталым, насколько развитой была французская администрация. Оно варьировалось от провинции к провинции, напоминая об их былой изоляции и автономии; в разных регионах Франции существовало 350 различных сводов законов. Кольбер предпринял неудачную попытку систематизировать и определить французское право в Ордонансе Криминелле 1670 года, но даже в его кодексе смешались средневековое и современное, германское и римское, каноническое и гражданское законодательство. Новые законы принимались королем в зависимости от необходимости, обычно по настоянию его министров, и лишь в спешке проверялась их согласованность с существующими законами. Гражданину было трудно узнать, каков закон в его конкретном месте и случае.

Уголовное право в графствах обеспечивала конная полиция, а в крупных городах — муниципальная полиция. Парижская полиция была хорошо организована и обучена Марком Рене де Вуайе д'Аржансоном, который не только произвел на свет знаменитых сыновей, но и, будучи генерал-лейтенантом полиции с 1697 по 1718 год, получил прозвище «Чертовка», потому что был похож на дьявола. В любом случае он наводил ужас на парижских преступников, поскольку знал их притоны и пути; и все же (Сен-Симон уверяет нас) он «был полон человечности».76-Жубер до «Мисерабля».

До суда арестованный содержался в условиях, едва ли отличающихся от тех, что предназначены для наказания. Он мог, как Жан Калас, провести месяцы в цепях и под психическими пытками, в грязи и ежедневной опасности заболеть. Если он пытался бежать, его имущество конфисковывалось. В случае обвинения в тяжком преступлении ему не разрешалось общаться с адвокатом. Не было ни права хабеас корпус, ни суда присяжных. Свидетелей допрашивали отдельно и наедине. Если судья считал подозреваемого виновным, но не имел достаточных доказательств для осуждения, он имел право применить пытки, чтобы добиться признания. При Людовике XV частота и суровость таких судебных пыток снизились, но они оставались частью французского судопроизводства вплоть до 1780 года.

Наказания варьировались от штрафов до расчленения. Для наказания за нечестность в бизнесе предпочитали столб. Воров и других мелких преступников пороли, когда их волокли на телеге по улицам. Кража, совершенная домашней прислугой, могла караться смертью, но работодатели редко прибегали к этому закону. Осуждение на галеры было официально прекращено в 1748 году. Смерть была законным наказанием за самые разные преступления, включая колдовство, богохульство, кровосмешение, гомосексуальность и скотоложство. Обезглавливание и сожжение на костре больше не применялись, но казнь можно было усилить, «нарисовав и четвертовав» приговоренного или сломав ему конечности железным прутом, когда он лежал привязанный к колесу. «Смертная казнь, — говорят нам, — всегда с нетерпением ожидалась народом, особенно в Париже».77

Судебная система была почти такой же сложной, как и законодательство. В сельской местности существовали тысячи феодальных судов, управлявших местными законами под председательством судей, назначаемых собственным сеньором; эти суды могли рассматривать только мелкие дела, не могли налагать наказаний, кроме небольшого штрафа, и подлежали обжалованию; но крестьянину было трудно и дорого выиграть дело против сеньора. Выше этих сеньориальных судов находились территориальные суды байи и сенешаля. Во многих городах существовали коммунальные суды. Над всеми этими низшими инстанциями находились суды-президенты, управлявшие королевским правом. Король мог назначать специальные суды для особых целей. Церковь судила своих священнослужителей по собственному каноническому праву в церковных судах. Адвокаты роились в различных судах и вокруг них, наживаясь на французской страсти к судебным процессам. В тринадцати крупных городах существовали парламенты, состоявшие из судей, которые выступали в качестве верховных судов этих городов и их окрестностей; Парижский парламент обслуживал таким образом почти треть Франции. Каждый парламент утверждал, что до тех пор, пока он не рассмотрит, не примет и не зарегистрирует эдикт, ни один указ короля или правительства не становится законом. Королевский Государственный совет никогда не признавал это утверждение, но часто предоставлял парламентам право на возражения. Самая мрачная часть французской истории вращалась вокруг этих спорных претензий парламентов и короля.

Между Парижским парламентом и королем находились министерства и суд. Все министры вместе составляли Государственный совет (Conseil d'État). Двор состоял из министров, а также дворян, священнослужителей или знатных простолюдинов, представленных королю, и помощников и слуг этих придворных. Строгий протокол определял статус, квалификацию, старшинство, привилегии и обязанности каждого придворного, а продуманный и подробный кодекс этикета смягчал трения и отягощал жизнь нескольких сотен гордых и ревнивых особ. Пышные церемонии смягчали монотонность придворной рутины и создавали мистическую атмосферу, необходимую для королевского правления. Любимыми развлечениями при дворе были сплетни, еда, азартные игры, охота и прелюбодеяние. «Во Франции, — сообщал неаполитанский посол, — девять десятых людей умирают от голода, одна десятая — от несварения желудка».78 В игре проигрывались и выигрывались огромные суммы. Чтобы оплатить свои долги, придворные продавали свое влияние тому, кто больше заплатит; никто не мог получить должность или привилегию без существенной платы кому-то из членов двора. Почти у каждого мужа при дворе была любовница, и почти у