Подбежав к колодцу и заглянув в него, я, к ужасу моему, увидел следующее: на канатах висел спускаемый воротом на дно колодца деревянный ящик с порохом, треснувший, ударившись, очевидно, при спуске о торчавший угол скалы или большого камня; из трещины на дне струйкой ссыпался черный порох.

Марков стоял, прижавшись к стене колодца спиной, и держал в левой руке (горстью согнутой) между пальцами небольшой огарок зажженной стеариновой свечки, командуя двумя саперами, куда направлять спускаемый ящик.

Со мной буквально приключился легкий обморок. Склонившись, я сиплым, кротким и ласковым голосом сказал:

– Ну, Марков, берегись теперь с огнем: видишь, как сыплется порох, а кругом вас пороховая пыль.

– Ничего, ваше благородие! Нам не впервой камору заряжать! Знаем с ней обхождение! – бойко отвечал мне Марков.

Теперь чувствуя, что мое присутствие большой неожиданностью для работающих в колодце не будет, я твердым командным тоном приказал:

– Марков! Послюни два пальца правой руки!

– Есть, – отвечал голос, – я послюнил.

– Теперь затуши этими пальцами горящий фитиль свечи!

– Готово! Потушил, – отвечал Марков со дна сразу потемневшего колодца.

– Теперь, Марков, не разжимая руки с зажатой свечкой, спрячь огарок в карман.

– Есть! Готово!

– Вылезай теперь наверх, каналья!

Марков вылез с двумя саперами. Я жестоко разнес его за такое безумно неосторожное обращение с огнем, последствия которого могли быть ужасными: стоили бы многих жизней, опечалив всех, прибывших для этого большого и интересного с научной стороны опыта. Марков все же оправдывался тем, что ему не впервые это делать, и всегда все обходилось благополучно. До сих пор не могу равнодушно вспоминать этот эпизод, хотя впоследствии нечто подобное повторилось еще не один раз в Китае.

Опыт прошел действительно удачно, с большими интересными указаниями и выводами на случай действий артиллерийской группы батарей в ночное время. Великий князь Михаил был очень доволен и благодарил как артиллеристов, так и сапер.

В сентябре все занятия мои на полигоне были закончены, и нас перевезли по железной дороге обратно в Одессу. Мы на полигоне во время испытания пробиваемости блиндажей снарядами большого калибра лично испытали и гнетущее ощущение нахождения в действительной опасности: веря в силу сопротивляемости построенных нами блиндажей, мы, три саперных офицера, просидели все время обстрела блиндажей бомбами (без разрывов снарядов) в самих блиндажах.

Ощущения были очень неприятными, так как покрытие блиндажа под ударами огромных, хотя и не разрывных бомб, начало трещать. Потом уже, в Японскую войну, чувство это оказалось знакомым, и особого впечатления на меня не произвело. На полигоне же мы, молодежь, хотели испытать свои нервы и залезли в блиндажи, не предупредив до начала стрельбы об этом начальника полигона. Если бы бомбы разрушили наш блиндаж, то мы могли быть убитыми или ранеными, не имея никакой возможности остановить стрельбу иначе, как только выскочить из блиндажа и попасть в открытый обстрел. Но наши постройки блиндажей выдержали весь опыт (30 бомб), не были разрушены, хотя для увеличения мощности орудия стреляли с сильно укороченных дистанций. Наши наблюдения за действием попавших бомб в блиндаже были признаны очень ценными показаниями для выводов из этой опытной стрельбы. Даже мальчишеское соревнование в смелости оказалось поставленным нам в заслугу. Занятия на полигоне окончились, и я со своей ротой был переведен обратно в г. Одессу.

В эту осень запасных уходило меньше, так как укомплектование в течение года было исключительно молодыми солдатами. Состав роты поэтому мало нарушился. Наша бригада ко времени моего возвращения еще стояла в своем лагере, и мы присоединились к ней, до 7/Х октября (так в тексте. – С.З.) прожив в палатках. Лучшим из лагерных удовольствий было купание в море. К сожалению, все побережье было в частном владении богатых дачников, преимущественно греков и разных крупных дельцов из южных государств Европы. Только в некоторых местах этой сплошной полосы дачных владений оставались узкие коридоры для прохода к морскому берегу. Приходилось поэтому от своего лагеря далеко ходить, чтобы попасть на место купания.

Многие дачники огораживали свои участки стенами, а в море выдвигались проволочным забором; некоторые (как, например, грек-миллионер Ралли) держали целую свору злых собак, никого не пропускавших через участки своего хозяина. Был случай, что собаки загрызли какого-то подвыпившего гуляку. Ралли стоило больших хлопот и денег замять это тягостное для него дело.

Нам надоело ходить далеко, и мы de facto установили право прохода к морю через ближайшие дачи; негласно это утвердил и сам командующий войсками округа, он же генерал-губернатор.

Помню, однажды, инцидент с купанием, который мог бы печально для меня окончиться. Была теплая тихая и лунная ночь. Море – как зеркало, и купаться в это время очень приятно. Мы с товарищем по бригаде, отличным пловцом, пошли купаться. На берегу, кроме нас, никого не было.

Луна поднялась и светила нам в затылок, когда мы отплыли от берега. Мой товарищ смело помчался по спокойной морской глади, а я из самолюбия от него не отставал. Так мы плыли в чудной по температуре и плотной воде около часу. Вдруг услышали женский голос на воде: оказалась из соседней с нами дачи какая-то любительница дальнего плавания. Мы поздоровались.

Она, волнуясь, сказала нам:

– Как я рада, что вы здесь, так как я не могу определить, где берег!

Действительно, когда мы повернули головы, то яркий свет луны, отражаясь на зеркальной поверхности моря, светил в глаза, и мы ничего не могли видеть. Только благодаря тому, что мы шли от берега напрямик, мы сориентировались. Решили втроем немедленно повернуть назад.

Но, проплавав долго и не видя берега, мы понемногу заразились боязнью нашей компаньонки, опасаясь, что неверно выбрали направление нашего движения…

Иван Фёдорович Горбунов

Время нам казалось ужасно долгим. У меня начались судороги в ногах. Под нами глубина была очень большая. Иногда мы отдыхали, а затем снова плыли, напрягая все усилия… Добрались мы до берега, совсем не там, где раздевались: довольно большой участок по берегу пришлось пройти по камням, чтобы найти наше место отправки. Устали мы отчаянно, а наша спутница была в полном изнеможении. С тех пор у меня прошла охота плавать по ночам далеко от берега, я горячо советовал не делать этого и всем купающимся моим товарищам. Вернувшись в лагерь, я почувствовал себя даже нездоровым и стал опасаться возвращения малярии, которая у меня за истекшее пребывание на юге почти прекратилась.

В этот