период лагерного сбора мне пришлось близко познакомиться с известным всей России артистом театров и рассказчиком сцен из народного быта Иваном Федоровичем Горбуновым[128]. Дочь привезла его лечиться на одесские лиманы, причем петербургские доктора строго запретили ему пить, а вообще прописали специальную диету. В Одессе он встретил горячий прием в местном обществе, но решительно, по болезни, отказывался где-либо выступать на сцене, а также и от всех устраиваемых для него обедов и ужинов в кружках и у богачей города.

Фёдор Владимирович Вишневский

Встретив, однажды, своего старого друга «Черниговца» (псевдоним нашего саперного б[атальо]на подполковника Вишневского[129]), известного писателя и сотрудника «Нового времени», он принял дружеское приглашение в одну из суббот посетить наш лагерь. Мы были об этом предупреждены. Встретили мы Горбунова у лагерного полустанка (парового трамвая, соединявшего город с дачами на «Фонтанах») всем офицерским обществом с оркестром музыки. К нам охотно присоединились и рядовые саперы, знавшие или слышавшие о Горбунове. Встреча вышла неожиданно сердечная и пышная. Ивана Федоровича под руки повели в столовую палатку собрания, где был сервирован ужин, и усадили на почетное место. Взглянув на длинный стол с разными закусками и яствами, Иван Федорович, неподражаемо комически прищурился и, хлопнув руками, патетически воскликнул:

– Охо-хо! Такая закуска ба-а-а-льшой водки требует!

Кончилось тем, что у нас в лагере он прогостил три дня, махнув рукой на все запрещения докторов. К счастью нашему, это гостеприимство ему существенно ничем не повредило; он же рад был, по его словам, провести время в такой совершенно необычной в его жизни обстановке и на чудном свежем ночном воздухе. Но мы, особенно, я лично, были очарованы его рассказами, которые он импровизировал вдохновенно и на всевозможные темы. Все, им начитанное, только слабая тень того, что я слышал за эти три дня, буквально наслаждаясь общением с этим огромным русским талантом в лице маленького (?) и невзрачного на вид человека.

Дочь, конечно, своевременно была предупреждена о месте нахождения отца, которого мы доставили ей на четвертый день в совершенно безупречном виде, даже поздоровевшего в лагерной обстановке.

По возвращении нашем из лагеря и до начала занятий зимнего периода свободных от службы людей обыкновенно отпускали на так называемые «вольные работы». Огромное большинство людей пехоты и артиллерии нанимались в порту на погрузку угля прибывшим пароходам. Но я попытался довольно удачно доставить своим саперам более чистые работы и, по специальной их квалификации, лучше оплачиваемые. По существовавшему тогда войсковому обычаю, вполне узаконенному, заработная плата каждого солдата на «вольных работах» сдавалась начальству воинских частей, где такой заработок делился на три части: 1/3 шла непосредственно на личные нужды работавшего и вручалась ему обязательно; 1/3 вносилась в «артельные суммы» (роты, батальона, сотни) и шла на улучшение пищи всей такой части войск; наконец, 1/3 разделялась поровну между теми, кто за этот месяц «вольных работ» нес служебные наряды и работы в войсковой части.

К сожалению, работавшие очень усердно, теряя 2/3 своего заработка, часто и последнюю треть получали неисправно или с большими задержками. Не скрою, что немало было и злоупотреблений, т. е. растраты этих денег теми, в руки которых для распределения такие суммы поступали. Виновных офицеров исключали судом о[бщест]ва офицеров из полка или другой воинской части, но этим зло не искоренялось. Солдаты после тяжких напряженных занятий в лагере вместо отдыха проводили свое время а непомерно грязных и утомительных портовых работах, рвали на себе и свою собственное белье и казенную мундирную одежду, а зарабатывали буквально гроши (суточный заработок около 60 к[опеек] для чернорабочего), так как и причитающаяся треть (т. е. 20 к[опеек]) не всегда аккуратно попадала в их руки. Кроме того, эти работы унижали звание и достоинство солдата русской армии в глазах приходящих в порт иностранцев-работодателей. Наконец, солдат, имеющий готовую казенную квартиру и пищу, подрывал существенно цену работы вечных грузчиков и других категорий рабочих, стекавшихся в порт Одессу отовсюду. К несчастью, стоящие у этого дела в высших военных сферах головотяпы усматривали выгоду для казны и экономию: солдат сам улучшал свою пищу без расходов для казны, увеличивая существенно скудные суммы, отпускаемые казной на довольствие людей горячей пищей. Близко присмотревшись к отвратительной постановке «вольных работ» в войсках, я искренне обрадовался, когда, наконец, их окончательно отменили, улучшив питание солдат усиленным отпуском на этот предмет денег из основного бюджета военного министерства. Пока же я боролся как мог, подыскивая своей роте чистую работу с высоким заработком и без вреда для здоровья.

Работа на артиллерийском полигоне пробудила во мне желание испробовать свои силы в инженерном строительном искусстве и вне чисто фортификационной сферы. Результатом этой деятельности во время месячного отпуска по окончании лагерного сбора и «вольных работ» была постройка каменного одноэтажного флигеля в усадьбе адмирала К.С. Старицкого (в Полтавской губернии) и возведения солидной плотины, избавляющей усадьбу от разлива весенних вод местной речки. Постройки эти были несложны, но удачно и отчетливо выполнены.

Скоро я увлекся другого типа строительной деятельностью. Еще мальчиком я интересовался машинами. Жюль Верн с его подводным кораблем «Наутилус» восхищал меня и пробудил во мне стремление к изобретательству. Случайное чтение об успехах авиации в Италии и Франции направило мое воображение в эту сферу. Воображение стало усиленно работать: в моей голове сложился зимой 1884 г. совершенно определенный тип воздушного аппарата, напоминающий подводную лодку системы Джевесского.

Мой спроектированный воздушный корабль представлял по виду сигару, состоящую из нескольких секций, наполняемых водородом и соединяемых между собою системой тяжей в одно целое. Двигательный аппарат с запасом энергии для движения помещался в центре фигуры. Нижняя оболочка корабля была средней частью вогнута внутрь, и в этой впадине подвешивалась лодка с каютами для экипажа, прочно соединяемая особыми тяжами с боками и средней частью корабля, заполняя во всей фигуре корабля среднюю вогнутость и придавая кораблю очень определенную правильного (так в тексте) оживляемую (ожи-вальную?) поверхность, напоминающую большую лежащую бомбу, но с остроовальными обоими концами фигуры. Материалом для оболочки корабля я избрал алюминий. Источником энергии – сжатый под давлением от 20 до 30 атмосфер газ, обращаемый под сильным сжатием даже в твердое состояние. Из резервуара с сильно сжатым запасом вещества путем ряда передаточных приспособлений газ проходил в центральную по оси фигуры трубу; при открывании клапана вырываясь сильной струей, газ приводил в движение корабль (по примеру сегнерова колеса[130] и ракеты), расчет был сделан примерный. Я стремился к тому, чтобы устроить модель, тщательно обдумывая в целом и в деталях весь мой