Он очень любезно ответил, что пока туда новых войск не предполагалось направлять, но иметь меня в виду он будет, когда выяснятся дальнейшие последствия наших столкновений с афганцами. Скоро пронесся слух о возможности крупных осложнений с Англией и даже входа в Черное море английского флота для бомбардировки наших беззащитных портов. В штабе Одесского округа закипела работа: свыше было приказано спешно укрепить доступы с моря к Севастополю. Старому опытному инженеру полковнику Делягарди было поручена эта задача; в помощь ему потребовалась саперная рота. И это честь была возложена на мою роту и меня, как офицера с высшим инженерным образованием.

Ранней весной 1885 года мою роту в усиленном от других рот составе перевезли в Севастополь в распоряжение полковника Делагарди. Он предоставил мне как инженерному офицеру совершенно самостоятельный участок в месте обороны морского побережья, а именно, Херсонесский залив и входы в него.

Здесь, по его общему проекту обороны, должно было быть возведено две береговых морских батареи (и— дюймовых дальнобойных пушек) и одна мортирная батарея. Производство самых работ было сдано частным подрядчикам с их рабочими, а ответственное руководство и наблюдение за точным выполнением работ по контракту возлагалось на меня. В то же времяя продолжал оставаться и командиром роты, распределяя сапер для особых технических работ по всему району полковника Делягарди.

Работа закипела. Сам я поместился в одной из построек монастыря, находящегося на Херсонесе на месте развалин древней греческой колонии этого имени; штаб и часть моей роты находилась со мною.

Мы горячо принялись за работу, в которую я вложил все свои познания, труд и помыслы, совершенно оставив все остальные свои дела, земляные работы были исполнены быстро, и мы стали привезенным на участок штучным пиленым известняком обделывать внутри ниши для снарядов, погреба и блиндажи. Однако, политические тучи из грозовых переросли в самые безвредные: наши работы уже почти заканчивались, когда получено было указание ослабить темп и расходы на укрепление побережья. Роту мою удержали на месте до времени, а с подрядчиками стали производить расчет, и те отпустили почти всех своих рабочих. Делать нам стало нечего. Обдумав свое положение и учитывая наступление моего права (прошло уже два года службы в строю) поступать в Академию Генерального штаба, я твердо решил это сделать в этом же году и подать о том рапорт, как только роту возвратят в г. Одессу в состав бригады.

За время работ в Херсонесе я очень заинтересовался развалинами древнего города, когда-то могучего и культурного греческого колонистского порта и города, очень сильно укрепленного. Русский князь Владимир «Красное Солнышко»[136] его осаждал и взял, испортив городской водопровод, после чего город добровольно сдался победителю. Князь Владимир принял в этом городе христианство, заключив вечный мир с византийскими царями, которые согласились выдать за него замуж свою сестру Анну[137]. На месте древнего храма, где крестился князь Владимир, теперь выстроен огромный храм, включивший в себя остатки древней греческой церкви с баптистерией.

Маленький монастырь (20 чел. братии) обслуживал этот древний храм и берег развалины древнего города, уже более чем наполовину размытого волнами моря во время жестоких осенних штормов и зимних бурь. Местное севастопольское археологическое общество имело здесь же музей, в котором собирались все выкапываемые или случайно находимые редкости, свидетельствовавшие о большой древности и культуре населения с очень сильным греческим уклоном.

Дмитрий Иванович Толстой

Батареи по проекту стали на побережье вне городских стен. Но центрально расположенная за ними мортирная батарея пришлась в самом городе на место так называемого «холма Гиэни». Пришлось, конечно, холм раскопать. Оказалось, что население в огромном количестве потребляло устрицы, а раковины их сносило на оно и то же место в центре города; веками образовался из этих отбросов высокий холм, на котором, вероятно, даже стояла башня. При внимательном рытье (работа производилась моими саперами и вольными рабочими) мы нашли, в общем, большое количество медных и серебряных монет разных эпох (за три века до Р[ождества] Х[ристова] и до XI века включительно), черепков различной посуды, металлические и стеклянные женские браслеты, баночки для ароматов, разного рода подвески, бронзовые большие и малые гвозди и проч. Найденное я честно отдавал в местный музей. Но статуэтку из электрума[138] Афины Паллады, мужские и женские черепа, остатки металлических орудий и большую коллекцию монет разных эпох я представил в Петербург; наиболее ценное и интересное из вещей принял от меня Эрмитаж (заведовал им тогда граф Толстой[139]); все же остальное подобранное в известном порядке и с объяснительными этикетками я пожертвовал в В[оенно]-Педагогический музей с видами развалин древнего Херсонеса. Эта коллекция была в музее помещена в особой застекленный шкаф и долго вызывала к себе интерес экскурсантов.

Архимандрит Павел

Во время работы в Херсонесе я встретился с чрезвычайно интересным представителем русского монашества, старым архимандритом Павлом, по прозвищу Прусский[140]. Этот старец по причине болезни приехал из Москвы в Херсонес ради климата и, как духовное лицо, избегал всех шумных светских курортов. Высокий, худощавый, 74-летний старик с чертами лица и бородой, какие встречаются только на древних старообрядческих иконах, он был еще умен и душевно очень бодр, а его глаза светились ясной уверенностью в себе и полным доброжелательством ко всему человечеству без различия верований. По происхождению сын простой крестьянской семьи Московской губернии, державшейся испокон веков «древляго православия», он был с малых лет воспитан в одном из самых суровых толков раскола. Одолев с малых лет грамоту, он скоро в совершенстве изучил все книги, бывшие в ходу своего «толка» и, невзирая на молодость, стал, по общему признанию среди своих и чужих, начетчиком закона и учителем древней веры. Жаждая истины, он отправился в Иерусалим, долго прожил там изучил древнееврейский и халдейский языки настолько, что свободно читал все книги на этих языках. С Востока он попал в Австрию (там было много русских раскольников), а потом и в Пруссию (здесь была большая колония его толка), где проживал долго. Отсюда он письменно боролся с гонителями и оппонентами «древняго православия и благочестия», приобретя огромную популярность среди всех толков старообрядческого мира.

Но тщательно изучив Священное Писание во всех оттенках христианства на Востоке, в Греции, Сербии, Болгарии, Румынии и в России, отец Павел пришел к искреннему и глубокому убеждению в том, что все они, раскольники, увлекшись только буквой книги, сильно погрешили в главном и отступились