как подрагивают во сне ресницы Тима.

Моё сердце сжалось. Не только от сочувствия — вместе с ним я ощущала невероятную нежность.

Пальцы скользнули по прозрачной, влажной от капель дождя поверхности напротив лица так, будто хотели дотронуться до него, погладить.

— Я буду скучать, — прошептала я.

Затем убрала руку. Не оставаясь смотреть, как этот участок окна застилается новыми каплями, я повернулась и скрылась в дожде.

Глава 40

Воспоминание получилось ярким — мне казалось, я вновь слышу шум дождя, в сырой пелене которого я шла, удаляясь всё дальше от Тима и его «Ровного». В следующий (в последний) раз я увидела друга только через два дня, после поездки в Зелёные Холмы.

«Ты ведь не думала тогда на самом деле, что это конец расследования. Ты думала, есть что-то ещё — то, чего никто не понял или не увидел».

Точнее, я решила ещё раз проверить соображения о предводителе преступной группировки НИИ и убедиться, что мы ничего не упустили. Потому и поехала в место, где соединялись, как мне казалось, множество нитей. К человеку, на котором могло быть завязано всё.

— Скажи, ты действительно действуешь один? — как-то спросила я Химика ещё в один из первых месяцев плена. — Ну кроме твоих этих…

Мой язык не решился упомянуть искалеченных людей, превращённых в послушных марионеток посредством изощрённых опытов.

Тот, надевая перчатки для приготовленияк очередной процедуре, приподнял брови и снисходительно-насмешливо опустил глаза, но ничего не сказал. Когда он поворачивался обратно к раковине, я заметила, что уголок его рта поднялся в лёгкой ухмылке. Так обычно реагирует взрослый человек на ребёнка или умный — на менее развитого представителя своего вида.

Писк и громкий щелчок вернули меня в реальность.

Проведя меня ещё немного вперёд, Химик снял с моих глаз повязку.

Мы оказались в маленькой комнатке со стенами, выложенными белым кафелем. Первое, что я в ней увидела — небольшой круглый столик, накрытый двумя скатертями наискосок: белая поверх изумрудно-зелёной. Обе ниспадали до самого пола. К столу, напротив друг друга, были придвинуты два стула. Но самоебольшое удивление вызвала стоящая в центре стола корзинка, из которой торчали огромные жёлтые лилии. С каждой стороны от неё располагались по две тарелки: в одной был томатного цвета суп, в другой — аппетитного вида салат. Рядом стояли заполненные фужеры (в одном жидкость была золотистой, в другом ярко-апельсиновой) и столовые приборы — ложка, вилка и нож. Вся посуда, включая бокалы, была из белого пластика.

— А на десерт главный атрибут любого праздника — торт. Из бельгийского шоколада. Позже будет. Ну как, нравится? — хмыкнул Химик, подталкивая меня вперёд, к столу. Чем ближе я подходила к нему по полу из серых кафельных плит, тем сильнее чувствовалось приторное благоухание цветов. — Жаль, но от зажженных свечей пришлось отказаться — боюсь пожара. Ну или получить одной из них в глаз.

Почему-то в такие моменты Химик заставал меня врасплох. Когда он шутил и высказывал очередную ироничную хрень (зачастую — не без тонкой интеллектуальной подоплеки), было сложно воспринимать его психом и серийным убийцей, коим он, по сути, являлся. Юмор выдавал в нём его самого, прежнего. И я, проклиная себя, начинала жалеть о том, что некогда в целом нормальный человек в результате нездорового фанатизма опустился до уровня такого чудовища.

— Разве объекты медицинских опытов удостаиваются ужина ресторанного уровня наравне с исследователем? — съязвила я, изучая салат — им оказался «Цезарь». У меня предательски текли слюни, но я, чтобы не льстить этому козлу, делала равнодушный вид.

— Сегодня особенный вечер, — самым что ни на есть обворожительным, бархатным голосом сказал он, отодвигая для меня стул. — Только сегодня и здесь, в этот час, ты не моя подопытная, а уважаемый гость.

Подавив желание фыркнуть, я присела. Химик за моей спиной сделал движение, и откуда-то полилась приглушённая нежная музыка.

— Глинка. Ноктюрн «Разлука», — прокомментировал он, убирая что-то в карман, при этом чуть не выронил оттуда же белый прямоугольник. Я успела заметить с его боку чёрный шифр. Внутри меня всё возбуждённо вскинулось. Это, наверное, карта-ключ! Вот бы удалось забрать её у него… Но внешне я, стараясь не выдать эмоционального всплеска, лишь хладнокровно отчеканила:

— Я узнала.

Химик поднял пластиковую имитацию хрустального фужера.

— Стеклянную посуду я тоже исключил, ты понимаешь. Ну, Кать, — он отсалютовал мне, кивком намекнув последовать его примеру. — За нас с тобой. Возьми и пей, не бойся — там натуральный апельсиновый сок. Клянусь, я ничего туда не подмешивал.

Я закатила глаза. Испытывая омерзение, я подняла в свою очередь стакан с оранжевой жидкостью и быстро ткнула им в бокал Химика. Едва он с довольной ухмылкой потянул его к себе, я мигом посмотрела налево, в сторону двери и окинула ее взглядом. На вид железная, покрытая серой краской, в верхней части — застекленное, забранное ячеистой сеткой окно. Но главное, я обнаружила то, что искала: тёмную, ровную линию углубления на уровне, где у обычных дверей бывает ручка, размером как раз под небольшой пластиковый прямоугольник.

Я перевела взгляд на Химика, гадая, успел ли он увидеть мой манёвр. По тому, как удовлетворенно и хищно он улыбался, глядя то на меня, то на фужер, я не могла сказать ничего очевидного.

— Шампанское, как всегда, восхитительно. «Shipwrecked 1907 Heidsieck». Именно эту марку в Российской империи когда-то поставляли специально для царской семьи. Какая ирония — вся моя семья тоже ценила именно его.

Глаза Химика заблестели, а щёки порозовели. Это воодушевило меня. Если он сейчас опьяняет, то мне будет проще вытащить у него из кармана карту-ключ!

Я замерла, как хищник, почуяв добычу. Совершенно некстати мой живот снова напрягся и заболел. Чёрт, как же не вовремя начались тренировочные схватки — ведь сейчас мне нужен ясный, необременённый физической болью разум.

— Искренне жаль, что ты сейчас не можешь его попробовать. Возможно, когда-нибудь… Но обещать не буду. Я не сказал, что начал новый проект, и ты, возможно, ещё в нём поучаствуешь… Но об этом потом.

Молча наслаждаясь произведённым от фразы эффектом, урод любовно посмотрел на видимые только ему искрящиеся в жидком золоте пузырьки. Казалось, искры отражались теперь и в его завороженных глазах.

«Надо же, какой аристократ».

— От него головокружительный эффект. Что может быть лучше, чем усилить этим схожее ощущение от успеха? — протянул он.

«Давай! Сделай ещё глоток! Выпей ты эту дорогую хрень до дна!» — умоляла я про себя. Но Химик медлил.

— Пятьсот миллилитров, — произнёс он, растягивая слова, словно гипнотизёр. — Большее количество я