с самого начала было неразумно, а строить беспочвенные иллюзорные планы – просто преступно. Ведь это еще одна война, кровь, жертвы… И нулевой, даже отрицательный трагический результат. Поэтому польский вектор нельзя было изначально рассматривать как альтернативный, а практика это просто безжалостно подтвердила.

XVIII. Громовой удар смещается к Югу

К концу 1919 – началу 1920 г. основные контингенты белогвардейских сил А. И. Деникина оказались, по существу, разгромленными на территории Украины. Частично добровольцы оставались на Дону, на Кубани и наибольшая формация – в Крыму. Несколько попыток красных прорваться на полуостров в феврале – марте 1920 г. заканчивались неудачно. Не очень многочисленные части генерала Я. И. Слащева довольно успешно отбрасывали штурмовавших Перекоп, Юшунь, Сиваш.

В конце марта остатки белых армий, отступив с Дона и Кубани (всего 33 тысячи добровольцев и донцев) также эвакуировались в Крым. 4 апреля 1920 г. генерал А. И. Деникин заявил о своей отставке и передаче власти срочно вернувшемуся из турецкого изгнания генералу П. Н. Врангелю, официально назначенному главнокомандующим вооруженными силами Юга России. Последний получил, по существу, власть над Крымом и в качестве диктатора провозгласил «новый курс», являвшийся в известной степени ревизией политики предшественника. Имеющиеся военные силы приказом от 12 мая были реорганизованы в Русскую армию, составляющей частью которой стал флот на Черном и Азовском морях. В строительстве вооруженных сил провозглашался приоритет «регулярства» над «добровольчеством», армейские части должны были формироваться из лиц, призванных по мобилизации[953].

«Приглушив» лозунг единой и неделимой России, П. Н. Врангель стремился объединить все наличные оппозиционные силы и направить их на борьбу с большевиками, советской властью. В одном из первых интервью новый главнокомандующий заявил: «Я вижу к воссозданию России совершенно новый путь. Пусть среди разлагающегося больного тела свободно оживают отдельные клеточки, и долг искусного врача должен быть в объединении их, не разрушая каждой в отдельности. Чем больше будет здоровых клеток, тем процесс разложения будет скорее пресечен. В конечном итоге все омертвелые части организма распадутся, и новая молодая ткань заменит потерявшее жизнеспособность больное тело»[954].

Исходным пунктом, «первой клеточкой» к достижению цели должен был стать доставшийся от предшественника милитаризированный Крым. На полуострове планировалась определенная демократизация порядков и проведение реформ, в первую очередь в аграрной сфере. Крым должен был стать плацдармом, двигаясь с которого на Север, надо было обрастать союзниками, единомышленниками. Критически относясь к кампании белого движения предыдущего года, барон заявлял: «Для меня нет ни монархистов, ни республиканц[ев], а есть лишь люди знания и труда. Вместо того чтобы объединить все силы, поставившие себе целью борьбу с большевиками и коммуной… дрались и с большевиками, и с украинцами, и с Грузией, и с Азербайджаном, и лишь немногого не хватало, чтобы начать драться с казаками, которые составляли половину нашей армии…» Отсюда обновление стратегии: «Не триумфальным маршем из Крыма к Москве можно освободить Россию, а созданием хотя бы на клочке Русской земли такого порядка и таких условий жизни, которые потянули бы к себе все помыслы и силы стонущего под красным игом народа»[955].

Историки несколько по-разному оценивают модернизированную (реформированную) программу белого движения П. Н. Врангеля, получившую весьма всесторонний, глубокий, детальный анализ[956]. Проведение конкретной политики было возложено на правительство Юга России. Его возглавил убежденный монархист, ближайший соратник П. А. Столыпина А. В. Кривошеин. В июне он был официально назначен помощником П. Н. Врангеля – фактически стал вторым лицом в тогдашней крымской правящей иерархии[957]. Одни считают правительственную политику продуманной, четкой, всеохватывающей, в известной степени перспективной[958]. Другие, не во всем соглашаясь с подобными суждениями, обращают, в частности, внимание на то, что в данном случае вовсе нельзя вести речь о смене П. Н. Врангелем национальной политики, которой придерживался А. И. Деникин, констатируют, что «произошло лишь ее определенное смягчение»[959], а сущность и цели оставались прежними, что подтверждает расхождение между словами (обещаниями) и делами (практикой)[960].

Считая своей миссией выход на более широкие, материковые просторы в продолжение реализации стратегических намерений А. И. Деникина, П. Н. Врангель планировал возвратить под свое начало прежде всего Дон и Кубань. В случае же неудачи кампании желательно было захватить побольше продовольственных запасов в Днепровском, Бердянском и Мелитопольском уездах и вернуться назад, запершись «до лучших времен» за Перекопом и Сивашем.

П. Врангель разрешил формирование в составе Русской армии украинских подразделений (куреней), попытался установить контакты с атаманами повстанческих отрядов, находившихся в тылу красных войск[961].

Авторы новейшего издания по истории Крыма считают, что, исходя из реальной обстановки, военные перспективы у Врангеля были более чем призрачны, характеризуют ситуацию как практически безнадежную[962].

Затяжные бои в ходе двух наступательных операций за пределами территории полуострова, пульсировавшие с переменным успехом (отчасти это было связано с военно-морской и материальной поддержкой Антанты, а также развитием событий на польском театре военных действий и поведением махновцев), так и не дали врангелевцам овладеть стратегической инициативой и оказать значительное влияние на процессы вне Крыма. В результате к концу лета – началу осени 1920 г. в результате предпринятого контрнаступления советских войск врангелевцы должны были откатиться от тех рубежей, на которые удалось выйти с боями, и вернуться, по существу, на исходные позиции[963].

Если говорить о возможных предпосылках установления более или менее стабильных отношений между УНР, руководимой С. В. Петлюрой, и Крымом, попавшим в управление П. Н. Врангеля, то придется признать, что для обеих сторон доминирующими тут были тактические расчеты: использовать возможного предполагаемого партнера (союзника) для собственного укрепления, поскольку по отдельности каждый государственнический субъект был слаб, не мог всерьез надеяться на победу над противостоящими врагами, главными из которых представлялись, несомненно, и уверенно усиливавшиеся большевики, советская власть[964]. То есть общих стратегических интересов не было и, в принципе, при явной разнонаправленности коренных интересов и быть не могло. Потому и контакты на различных уровнях, обмен специальными посланцами (условно, а иногда и в полном смысле слова их можно называть дипломатическими миссиями, делегациями) сводились больше к зондированию почвы возможных соглашений, определению предполагаемых выгод от них. Обе стороны при этом относились к перспективам налаживания конструктивных отношений со скептицизмом и даже с подозрениями контрагентов в неискренности, старались не дать обыграть себя в дипломатических играх, не совершить каких-либо опрометчивых серьезных конкретных шагов, не взять лишних обязательств[965].

Причина была более чем прозрачной: сторонников белого движения при всех заверениях в изменении отношений к украинскому движению, украинской государственности, клятвах в торжестве демократических