Неустойчивость ситуации заставила правительство УНР с лета 1920 г. едва ли не еженедельно менять место своего пребывания. В июне 1920 г. государственные учреждения переехали из Винницы в Жмеринку, впоследствии – в Проскуров, затем – в Каменец. А в июле правительство и армия перешли Збруч и двинулись в Галицию и далее в конце концов оказавшись под Краковом, в Тарнове[943]. Смена 20 октября В. Прокоповича на посту премьера УНР А. Ливицким уже мало на кого произвела впечатление[944].

Поиски путей заключения мира Польша, Советская Россия и Советская Украина начали осуществлять без участия государственного центра Украинской Народной Республики. Россиян, в частности, очень возмущали контакты членов украинского правительства с Б. Савинковым в Польше и П. Врангелем в Крыму, целью которых было создание единого антибольшевистского фронта. С большой озабоченностью восприняли они и сообщения о подчинении командованием армии УНР Отдельной русской армии под командованием генерала Б. Перемыкина (бывших белогвардейцев и донских казаков)[945].

Польское руководство и дальше игнорировало призывы С. Петлюры, украинского правительства к возобновлению совместных действий. Не влияли ни просьбы, ни протесты «союзника» относительно подхода к вопросу о Восточной Галиции как к внутреннему вопросу Польши. По горькому признанию И. Мазепы, «все это показывало, что польское правительство нарушило свой договор с украинскими представителями от 22 апреля 1920 г. и оставило украинскую армию и весь государственный центр УНР на произвол судьбы»[946].

Практически без отклика оставались и обращения украинских дипломатических миссий к странам Антанты о предоставлении экстренной помощи. Запад больше не ставил на «украинскую карту», лихорадочно ища другие варианты противодействия большевизму[947].

Единственная надежда оставалась на распространение антибольшевистских настроений в Украине. Именно ориентируясь на этот фактор, правительство и военное командование УНР откладывали решение о прекращении, казалось бы, бесперспективной борьбы.

Переговоры, начатые в Минске и вскоре перенесенные в Ригу, завершились подписанием 12 октября 1920 г. между РСФСР и УССР с одной стороны и Польшей с другой документа о перемирии и предварительных условиях мира. Он содержал преамбулу и 17 статей. Положительное значение договора состояло в прекращении военных действий и признании Украины и Белоруссии суверенными государствами, субъектами международного права. Отрицательным же его акцентом было признание прохождения границы Польши по восточным пределам Ровенского уезда и речке Збруч, так что Западная Волынь, Восточная Галиция и другие западноукраинские земли оставались польскими владениями.

Кажется, достаточно четко и категорично оценил последствия польско-советской кампании историк И. Васюта, заключая: «Следствием “киевского похода” Ю. Пилсудского стала реализация не его “федералистской” программы, а “инкорпорационной” концепции польской партии национал-демократов (эндеков), которая отказывала украинцам в праве на свое государство и отстаивала идею “инкорпорации” – присоединения их земель к мононациональному польскому государству. Вследствие “киевского похода” Вторая Речь Посполитая овладела такой территорией украинских земель (кроме Подолии), которую, по мнению эндеков, она могла “проглотить”, чтобы постепенно их полностью полонизировать.

Оккупация Восточной Галиции и украинских северо-западных земель (Западная Волынь, Холмщина с Подляшьем и Западное Полесье) была осуществлена при молчаливом согласии ведущих государств Запада. Верховный совет Антанты, присвоив себе “право международного трибунала относительно украинской Галиции”, постоянно принимал решения в пользу поляков»[948].

К этому можно разве что добавить: мотивацией поведения западных государств были не только политические расчеты, но и вполне реальные экономические интересы в регионе, которые, по сути, можно было гарантировать, отдавая западные земли Украины Польше.

Большевистские представители и после подписания предварительного договора делали заявления о неокончательности линии границы и отстаивании ими самостоятельности Восточной Галиции[949], однако реальных сил для проведения этих деклараций в жизнь у советской власти не было.

Западноукраинские деятели пытались отстаивать право Украины на самостоятельность в решении собственных проблем в других направлениях, в частности в Лиге Наций. К руководству последней направлялись ноты с обширной мотивацией исторических и международно-правовых оснований определения статуса Восточной Галиции, делались соответствующие доклады на сессиях Лиги Наций, в частности на последней, в 1920 г., которая работала с 15 ноября по 15 декабря (на ней присутствовала делегация от УНР во главе с Е. Петрушевичем).

Параллельно министерство иностранных дел УНР пыталось устраниться от участия в решении вопроса о Восточной Галиции. В письмах, инструкциях для своих посольств и дипломатических миссий проводилась линия на отмежевание от галицких проблем, утверждалось, что объединения УНР и ЗУНР в 1919 г. фактически так и не произошло, что ни декларация Украинской дипломатической миссии от 2 декабря 1919 г., ни Варшавский договор 21 (22) апреля 1920 г. не имели целью решать проблемы Восточной Галиции[950].

Очевидно, можно согласиться с А. Карпенко, который подобные позиции оценивает следующим образом: «…Правительство УНР здесь пытается избежать ответственности за антигосударственные и антинациональные поступки своих политиков, которые ради достижения своих амбициозных целей отреклись от великого Акта воссоединения, который был воплощением мечты целых поколений»[951]. Конечно, и западноукраинские политические деятели, прежде всего Е. Петрушевич, при таких обстоятельствах продолжали настаивать на самостоятельности Восточной Галиции, дипломатично «забывая» о соборнических усилиях, о документах 1919 г. и даже об аббревиатурах ЗУНР, ЗОУНР и пр.

Е. Петрушевич официально продолжал подписываться как «Президент Национальной Рады Восточной Галиции», хотя де-юре ни такого органа, ни национально-государственного образования с таким названием не существовало. Впрочем, юристы и дипломаты на это обстоятельство и не обращали внимания, поскольку к практическому решению вопроса о Восточной Галиции просто не подходили, оставляя его на будущее. На переговорах в Риге в марте 1921 г., как известно, делегации Советской России и Советской Украины сначала признавали суверенитет Восточной Галиции и добивались того же от Польши, но затем согласились с требованием польской делегации, и государственная граница Рижским договором была установлена по р. Збруч, а Восточная Галиция и другие западноукраинские земли остались под властью Польши. Безусловно, это стало поражением всех украинских делегаций, в том числе и советской[952].

Таким образом, попытка Директории УНР, на самом деле С. Петлюры и неширокого круга его сторонников, разыграть «польский вариант» участия в судьбе Украины в экстремальных условиях военно-политических катаклизмов лишний раз подтвердила давно проявившуюся тенденцию и даже сложившуюся вековую традицию недружественного, предельно корыстного и надменного отношения поляков к украинской нации, ее трудящимся. Как ни удивительно, но лидеры УНР напрочь отбросили уроки исторического опыта, продолжали «поиски счастья» там, где это априори было абсолютно бессмысленно, безнадежно. Пока польские правительственные круги чувствовали перспективу упрочения своих позиций (захватнических, оккупационных) на этнически чужих территориях, возможность получить огромную материальную наживу, они рядились в тогу благожелательных друзей. При первых же военных неудачах они показали, что кроме удовлетворения своих алчных интересов их ничто другое в Украине не привлекает. Казалось бы, не понимать, не предвидеть этого