Большинство украинских политических сил резко негативно отреагировали на объявленный курс правительства В. Прокоповича, а множество бывших активных участников революции вообще поспешили отмежеваться от него. «Ужасом повеяло на нас от новой политики Петлюры и его “социалистических” единомышленников, – писал Н. Шаповал. – Зарубежная делегация нашей партии издала воззвание к народу против польско-петлюровского похода. Наша партия перешла к решительной борьбе с петлюровщиной как контрреволюционным заговором против нашей революции и Украины»[913].

Собственно, до сколько-нибудь содержательной и масштабной деятельности дело не доходило – в большинстве случаев вся правительственная активность исчерпывалась на министерском уровне. Даже в сверхважном для того времени вопросе – мобилизации в Украинскую армию – мало чего удалось достичь. Ее общая численность едва достигла 20 тыс., а оружия и снаряжения хватало только для половины воинов[914]. Следовательно, в данном вопросе ситуация мало чем отличалась от момента Любарской катастрофы ноября 1919 г.

Между тем все отчетливее проявлялись и отрицательные стороны польского присутствия на Украине. Польские солдаты обращались с украинцами очень жестоко. Кроме бесконечных репрессий, которые оправдывались моралью военного времени, повсеместно осуществлялись своевольные бесконтрольные реквизиции хлеба, сахара, фуража, лошадей и скота. В Польшу вывозились промышленное и железнодорожное оборудование, средства связи и т. п. Иными словами – осуществлялись повальные грабежи[915]. «…Подобной оргиозности в поведении и злоупотреблении силой я никогда не видел и о чем-то подобном не слышал, – признавался 30 июня 1920 г. в письме к командиру польской дивизии командир 59-го пехотного полка. – Сотни подвод ежедневно тянутся изо всех сел и окраин непрерывно, солдаты бьют крестьян нагайками и прикладами, к тому же от этого не гарантированы даже старосты… Реквизирование скота и продуктов превышает всякое воображение»[916].

Доходила и отрывочная, но очень красноречивая информация о бедствиях интернированных и пленных украинцев, преимущественно галичан, в польских лагерях[917]. Газеты пестрели сообщениями вроде: «На местечко Любар Новоград-Волынского уезда был совершен наскок самим паном Сангушко. Жители местечка от 12 лет до стариков были поставлены на колени на протяжении 8 часов. Сам Сангушко лично спрашивал каждого, требуя выдачи оружия, коммунистов и всех сочувствующих советской власти. Оружия у населения не было, потому что оно было отобрано проходившими раньше атаманами, коммунисты эвакуировались или ушли на фронт, но Сангушко этому не верил, приказывал подозрительных обматывать соломой, зажигал живые факелы, приказывая бежать, спасаться. Польские же легионеры по беглецам открывали стрельбу.

В селе Мотовиловка Житомирского уезда Сангушко, требуя оружия, коммунистов, выстроил мужчин в одну линию и расстреливал через пятого. Село Мотовиловка, поднявшее восстание, было сожжено. Сгорело 179 дворов, жителей бросали в огонь, тех, кто бежал, расстреливали…

В селе Красноселовке Житомирского уезда, занятом легионерами, были реквизированы без оплаты все лошади, телеги, рогатый скот и хлеб.

Польские легионеры грабили одежду, крестьянское полотно, сукно и все это отправляли в свое заполье»[918].

Массовыми стали, особенно при отступлении польских войск, еврейские погромы[919].

Все это укрепляло неприязненное отношение украинского населения к полякам. Да и в среде польских солдат стремительно падал моральный дух, снижалась боеспособность войсковых частей, росло недовольство солдат поведением офицеров. Участились случаи неповиновения, даже бунтов[920].

Советское командование еще с конца апреля 1920 г. наносило удары по польской армии[921]. Попытка перехватить инициативу в войне с помощью наступления на Западном фронте (в Белоруссии), предпринятая в середине мая, перелома в ситуацию не внесла, хотя и улучшила положение советских войск в Украине: поляки вынуждены были перебросить из этого региона на северо-запад большую часть своих сил.

Между тем вплотную к линии фронта подошла 1-я Конная армия (18 тыс. бойцов), которой надлежало сыграть особую роль в событиях. За счет мобилизации в РСФСР и УССР на Юго-Западный фронт прибыло еще около 40 тыс. новобранцев[922], хотя и не все они могли принять немедленное участие в боевых действиях. В целом же в запланированном контрнаступлении на Юго-Западном фронте советское командование имело в своем распоряжении около 22,5 тыс. штыков и 24 тыс. сабель (у С. Литвина они непонятным образом превращаются в «почти миллион солдат»[923]) против примерно 70 тыс. штыков и 9 тыс. сабель у поляков. Почти таким же было и соотношение в пулеметах (1440 против 1897) и орудиях (245 и 412)[924].

Все советские военные группировки должны были начать активные действия на рассвете 26 мая, Конная армия – сутками позже, когда обстановка несколько прояснится. Воинские соединения получили различные тактические задания, которые, однако, были тесно связаны единой конечной целью. 12-я армия направляла свои силы на изоляцию вражеских сил с севера, входя в непосредственное соприкосновение с врагом, чтобы «на его плечах ворваться в Киев». Группа И. Якира должна была действовать с юго-запада, отвлекая на себя «как можно больше» сил киевской группировки. Кроме того, кавбригада Г. Котовского занимала левый фланг группы «для связи с Конармией». «Конной армии, составлявшей главную ударную силу фронта и имевшей основной целью разгром и уничтожение живой силы и захват материальной части киевской группы противника, с рассветом 27 мая надлежало в решающее наступление в общем направлении на Казатин, вразрез между киевской и одесской группами противника. Стремительным натиском, сметая на своем пути встреченные части противника, не позднее 1 июня захватить район Казатин – Бердичев и, обеспечив себе заслон со стороны Староконстантинов – Шепетовка, действовать в тылу противника»[925]. 14-я армия должна была сосредоточить главные силы на своем правом фланге (также рядом с 1-й Конной) и завладеть районом Винница – Жмеринка.

Согласно плану, в последнюю неделю мая практически вдоль всего фронта начались кровопролитные бои. Сначала они шли с переменным успехом, однако в первой декаде июня очевидным стало преимущество Красной армии[926]. В ночь с 11 на 12 июня она заняла Киев.

К сожалению, поляки, которых принято именовать представителями развитой западной культуры, повели себя недостойно, прибегнув к варварским разрушениям бесценных памятников культуры и искусства. В специальной ноте, подписанной Г. Чичериным и Х. Раковским, направленной правительствам Великобритании, Франции, Италии и США, от 11 июня 1920 г. говорилось: «Сама столица Украины Киев становится теперь объектом невероятного, неслыханного вандализма польских панов»[927].

Впрочем, оккупанты не только уничтожали произведения искусства, но и ухудшали условия жизни киевлян. «Городская канализация в Киеве, – значилось в ноте, – методично разрушалась, что равнозначно обречению более полумиллионного населения на неприятности, которые не поддаются описанию, и смертоносные эпидемии. Электростанцию, пассажирскую и товарные станции постигла та же злая участь». «Однако трудящиеся массы России и Украины, – заканчивалась эта нота протеста, – продолжают считать польских