Шрифт:
Закладка:
– Почему ты думаешь, что он придет? Он был здесь сегодня утром.
– Мы договорились увидеться в последний раз. Утром он не решился убить меня, и я назвала его трусом. Он всегда хотел быть лучшим для меня. Значит, он вернется и все-таки сделает это.
– Чем он тебя здесь удерживает?
– А как я сбегу? Вплавь? Или буду кричать и размахивать флагом?
– Допустим, любой из вариантов.
– Они мне не подходят. Ну, как я выберусь? Серьезно! Попросить этого рыбака? Да он, если приплатить, поможет Адаму сварить из меня суп. Серьезно! Мы как-то катались с ним по бухте. Он привез нас с Адамом к своей плавучей деревне. Говорит, что сейчас жена обед будет готовить. А жена выходит с маленькой собачонкой на причал и давай ее палкой забивать. Она визжала, как человек! Меня вывернуло, когда его женушка наконец-то размозжила голову собачке. А их дети, две мелкие девчонки, смотрели на мою реакцию, показывали пальчиками и хихикали.
– А что тебе подходит?
– Я хотела быть его музой.
Антон усмехнулся и пнул мольберт с незаконченным рисунком грязно-розового заката.
– Все не так, как ты себе представляешь. Я не сидела взаперти эти три года. Мы путешествовали вместе, когда для всех он уезжал «побыть один». В каких невероятных местах мы побывали! В Гималаях, в ледяной монгольской пустыне, даже на Чукотке! Я как-то увидела название «Берег китовых скелетов»… Так мы и путешествовали – за каким-нибудь ярким образом или ощущением. Он спрашивал меня: «Что ты хочешь?» Я отвечала, как капризная принцесса в сказке: «Замерзать ночью в пустыне, чтобы ты меня дико и животно согревал, чтобы никто не мог нас спасти. Чтобы мы сами выцарапывали себе жизнь». И он придумывал маршрут.
– И что изменилось?
– Я хочу жить. И я не хочу быть музой, я чувствую, что сама могу создать что-то громкое.
Она накормила нас обедом (такими домашними, чуть переваренными, макаронами с сыром), показала дом, некоторые картины Адама. Сама она уже не рисовала.
– Разочаровалась в живописи. Это – прошлый век. Я мечтаю создать новый вид искусства. Ведь постоянно приходит что-то новое, да? Даже когда кажется, что все уже придумано. Займусь перформансом, а дальше… – Она мелодично погасила последнюю часть предложения.
Затухающее слово «дальше» еще можно было разобрать, а что потом – непонятно. Ада вежливо спрашивала нас о разных вещах – чем мы занимаемся сейчас, о чем мечтаем… Но мои ответы выслушивала снисходительно. От этого хотелось сказать красивее, ярче, но получалось слишком пафосно или эфемерно. Антон же вообще не пытался отвечать, только насмешливо фыркал и отворачивался к морю.
– И зачем нам ждать вечера? Я позвоню рыбаку, и мы поедем сейчас.
– Надо дождаться, когда приедет Адам. Без материальных доказательств тебе никто не поверит. Ты не сможешь сделать свое расследование громким, просто развалишь группу, и то не факт. Может быть, Адам сделает так, что ты окажешься для них виноватым.
– Может быть, ваш рыбак уже рассказал ему.
– Сколько сомнений… Я просто хочу быть с людьми, когда все разрушится. Если вы уедете сейчас, мне придется выбираться одной и я не узнаю, чем все закончилось, как они отреагировали.
– Ты ведь в любом случае не хотела к ним возвращаться.
– Останься со мной. А Роза пусть едет и предупредит ребят. Только когда Адама не будет, поняла? Потом позвонишь нам и все расскажешь. А ты нужен здесь, когда приедет Адам. Ты ведь справишься с этим, Розочка?
Я чувствовала себя девочкой на квартирной вечеринке, когда у всех есть пары, кроме меня. Антон за все время с Адой ни разу не обратился ко мне, даже не взглянул. Какая разница, что я отвечу, я в любом случае буду лишней. И в их истории, и в истории Ады и Адама. А своей интересной истории у меня не было.
– Справлюсь.
– Вот и хорошо.
Мы в неловкой тишине ждали рыбака, провожая закат на пляже. Ада сидела на песке и теребила на лодыжке подвеску в виде полумесяца на серебряном браслетике. Антон усердно старался не смотреть на нее и на меня. Он тщательно вычистил грязь под ногтями на пальцах рук, потом убрал песчинки между пальцами ног. Сейчас он ковырял коросту на коленке: тихонько приподнимал корочку с одного края, гладил новую розовую кожу, чуть стянутую; потом отпускал корочку, чуть-чуть крошил ее по краям и снова приподнимал.
Я ощущала, что стоит мне сесть в лодку, как они заговорят. Не так, как он допрашивал ее до этого – отрывистыми предложениями, сдержанно и отстраненно. Нет. Он вспомнит какой-нибудь «их момент», она очаровательно рассмеется, припомнит упущенную деталь, они начнут спорить, так мило спорить. И потом… потом их разговор уже польется весенней рекой, снося все плотины времени и обид.
«Но она действительно потрясающая, – говорила я себе. – Она достойна всего этого».
Глава 40. Артемизия Джентилески. «Юдифь, обезглавливающая Олоферна»
Я добралась до «Джунглей» только к ночи: сойдя на берег, я поняла, что у меня нет денег на такси. Пришлось ловить попутку до поворота, а потом тащиться вверх пешком дорогой, зажатой между скалами, которые будто бы пульсировали и сжимались (в темноте мне казалось невероятным, что здесь проезжает машина).
К кому идти, я не знала. А вдруг Венера все знает? Да даже если не знает, она будет на его стороне. К Тимуру? Но он может сгоряча убить Адама. К Мише? Я не знаю его отношения к этой ситуации. Может быть, он приветливо улыбнется и отправит меня спать. Или когда все соберутся вместе? Почему Антон не подсказал мне, что делать?! В любой другой ситуации я бы в первую очередь пошла к нему или к Рите.
Спустившись с лестницы, я все-таки повернула на нашу сторону.
«Умоюсь, посижу в тишине и точно придумаю, что делать», – сказал я себе.
На пороге домика девочек сидели Лина, Лера и между ними Дима. Лина целовалась с Димой, а Лера гладила его по ширинке и целовала шею.
Я ойкнула, как пятилетняя девочка, зашедшая ночью в комнату к родителям.
– Присоединяйся, – сказал Дима, а девочки хихикнули.
Последние дни от скуки они уже не раз предлагали мне что-то подобное, но я всегда с видом примерной девочки отказывалась, а они, как мне казалось, шутливо обижались.
– Нет, спасибо, – сказала я, видимо, слишком брезгливо, потому что Лина крикнула:
