Шрифт:
Закладка:
А может, вправду судьба? Я был бы не против такой судьбы. Сказочка, может, с хорошим концом. Увезу ее, думал, да сделаю самой счастливой на свете. Она – хорошая девушка, всего в мире заслужила, чего захочет.
Так я думал, сам своими мыслями загипнотизировался, поэтому, может, и не заметил, как соловьиный запах усилился. Услышал только шум подъезжающей машины.
– Модести! – крикнул я. – Модести! Кто-то едет! Родители, может, твои?
Я, конечно, так и думал, что отец у Модести – поехавший мужик. Взял на кухне ножичек, решил, мало ли, придется из себя тоже ебнутого строить.
Ой, ну чего я недооценил, как все они тут повернуты на своих обрезах? Поехавшие.
Этот хрен, такой мужичок из «Американской готики» Гранта Вуда, как ворвется в дом с ружьем наперевес, и я ножик-то сразу положил.
– Добрый день, сэр!
– Закрой рот, крыса, – выдавил он.
В его глазастости было что-то схожее с глазастостью Модести, но вот очарования ему сильно не хватало. За ним семенила серенькая от трудной жизни женщина в платье с белым накрахмаленным воротником. Вид у нее был очень обеспокоенный. Только вот явно не пушкой в руках у ее мужа.
– Позвольте мне все объяснить!
– Модести, – сказал он.
Она показалась на лестнице, бледная, перепуганная.
– Модести, ты… – начала ее мать.
– Не говори с ней, Мерси.
Отец глядел на Модести всего секунду, потом его большие, светлые, выпученные глаза снова уставились на меня.
– Ты, крыса, что ты делаешь в моем доме? Рядом с моей непорочной дочерью.
Тут я начал смеяться.
– Делаю ее порочной.
Нет, серьезно, я ничего такого не хотел, но все трое соловушек побледнели пуще прежнего, а отец Модести как передернет затвор, от щелчка я сразу же замолчал, только спустя пару секунд снова открыл рот.
– Лишнего я сказал, да? Мистер…
– Не твое дело.
– Бейкер, – прошептала Модести.
– Мистер Бейкер, вообще-то мне нужно воспользоваться телефоном. Я не хотел доставлять вам неудобств, просто мне нужно было позвонить. И вот ваша дочь предложила мне выпить чай, и теперь я хочу просто…
– Я знаю, что нужно тебе и всему твоему грязному племени.
Господи, неужели чокнутый мужичок отстрелит мне яйца за то, что я трахнул леди Амиш?
– Ты, – сказал он Модести, – нечестивая сука. Ты нарушила завет Матушки.
Я слышал всякие разные сказки про жутких протестантских сектантов, но раз за разом все они оборачивались дурацкими выдумками. Обычно странные личности в глуши оказывались приятнее, чем думается на первый взгляд.
Впрочем, мистер и миссис Бейкер-то христианами не были, и насколько серьезно их Матушка-соловушка относилась к убийству незнакомых людей, я понятия не имел.
– Спускайся, Модести.
Тут я уже стал ее понимать. Будь я на месте Модести – сбежал бы с первым попавшимся, и с некрасивым, и даже не с парнем.
– Спускайся, или я убью его.
Модести побледнела пуще прежнего, едва не упала, запутавшись в длинной юбке.
– Быстрее.
Мистер Бейкер снова обратился ко мне.
– Ты, грязное животное, соблазнил мою дочь и увел ее от благочестия. Ты сломал ее.
– Да она ж не игрушка, чтоб ее сломать. Что вы, в самом деле, никого я не ломал. Клянусь. Давайте замнем это дело, и я не буду звонить копам.
Тут мистер Бейкер впервые улыбнулся.
– Не будешь, это точно. Во двор. Оба.
Ну, я-то не считал, что хорошее дело – спорить с человеком, у которого ружье. Умереть от пули – это очень быстро. Так быстро мне не надо.
Мы с Модести вышли во двор, в прекрасный, весь в яблоках, двор. Она взяла меня за руку, ища защиты и извиняясь одновременно.
– Ну-ну, – сказал я. – Выше нос.
Я еще не знал, что буду делать. Только надеялся, что мистер Бейкер не выстрелит мне в спину. Ой, странное это дело – человек под прицелом ружья. Мы готовы делать все что угодно, чтобы прожить еще хоть минуточку, хоть секундочку.
Я вот, а это далеко не опыт, необходимый каждому, копал себе могилу.
Почему евреи копали себе могилы? Потому что они хотели жить. Звучит, как чернейший анекдот, но разве это неправда?
Всякий хочет прожить еще чуточку, капельку хоть.
Миссис Бейкер, молчаливая и послушная, принесла мне лопату, кинула ее передо мной, отозвавшись на голос мистера Бейкера:
– Не подходи к этой грязной твари. Он может быть заразным.
Вот это были средневековые стереотипы. Да и на больного я похож не был. У меня и язвочек не осталось, ни одной, и костюмчик отличный, я был хорошенькой, декоративной крыской, ухоженной. Ну какой я заразный?
– Вы же любите рыть, так?
– О, обожаем. Наше любимое дело.
– В таком случае у тебя будет возможность заняться им перед смертью.
– Вот это удача, сэр!
Модести стояла ни жива ни мертва, вцепилась мне в руку.
– Отпусти, ладно? – мягко сказал я.
– Он же тебя убьет!
Тут миссис Бейкер проявила свою паскудную натуру в полной мере.
– Ты думаешь, он умрет один, Модести? Ты опозорила нас перед Матушкой. Ты пойдешь в могилу с этим мужчиной. Вместо того, чтобы сочетаться законным браком с мужчиной твоей крови и продолжить свое святое дело, ты…
– Господи боже мой! Я лучше начну копать! – сказал я.
Страшно, конечно, было. А кому оно хорошо, когда вот так можешь жизнь закончить? Жуть брала, тоска, но отчаяние – этого не было. Я думал: будь смелым, Боречка, смелым будь и сильным. И жди своего момента. Удачу выгадай.
– Две могилы рыть или одну? – услужливо спросил я.
– Одну.
– Но большую, я правильно понял?
Как мне хотелось засмеяться. Честное слово, намного больше, чем заплакать.
С тем, как я копал, отдельная штука была. Что-то такое естественное в этом чувствовалось, природное. Мое место в жизни мне открылось очень ясно. А может, никакой это не Ламарк, а чистый Дарвин, может, поколения моих предков, и я в том числе, были заточены под рытье земли, сколько тысяч лет все ямки копали да могилки.
Работа спорилась, я делал это быстро и хорошо, словно всю жизнь только и копал.
Копаю, копаю, а потом смотрю – мамка моя в яме лежит. Глазки у нее открыты были. Она смотрела.
– Мне бы ему двинуть, – сказал я на русском. – Только вот когда? Лопатой мудака отхерачу, как звать его, позабудет.
У мамки были потухшие глаза, цветом – в черную землю, которую я рыл. Изо рта выполз белый червь.
– Я тебе все подскажу.
Я улыбнулся ей, поймал недоуменный взгляд миссис Бейкер. Модести плакала у меня
