Известно, что Ниссен по настоянию Констанции (или она сама) порядочно потрудился, вытравливая имя Зюсмайра из писем Моцарта или уничтожая письма целиком, – связанные с Зюсмайром и масонами. Как заметил английский кинорежиссер Карр, «Впоследствии упоминания о Зюсмайре в письмах Моцарта были выведены начисто, возможно, что и самой Констанцией». Для этого, видимо, была основательная причина! Констанция и Зюсмайр были социопатами и фантазерами одновременно. Они чувствовали взаимное притяжение и подсознательное отталкивание друг от друга. Если Моцарт для Констанции был только чокнутым на музыке, то Зюсмайр сразу же понял колоссальный творческий потенциал своего наставника, которым тот явно не знал, как распорядиться. И Зюсмайр разрабатывал его для своих целей. После сближения Констанции и Зюсмайра, обладавшего незаурядными артистическими данными, последний наверняка сообщил ей о намерениях Сальери, так или иначе связанных с его собственным взлётом. Историк Шиклинг убедительно показал, что она надеялась выйти замуж за Зюсмайра. Почему? Только потому, что эта неспособная на настоящее чувство женщина увидела для себя выгоду – она была убеждена в успехе своего партнера на профессиональном поприще. Что Зюсмайр мог подавать такие надежды, следовало хотя бы из такого факта: «После дальнейшей практики у Сальери Зюсмайр с 1792 года стал весьма известным оперным композитором в Вене и Праге».

Какую роль в этом заговоре играл граф Вальзегг цу Штуппах, сегодня сказать трудно, однако можно считать доказанным, что музыку у Сальери он заказывал и поддерживал тесные контакты с придворным капельмейстером. Графу, имевшему склонность, как говорили, к жутким и извращённым забавам, явно подходила ключевая роль в отравлении Моцарта, и она, возможно, не исчерпывалась только заказом Реквиема.

Планировали ли вместе Зюсмайр и Констанция, родившая ему ребенка 26 июля 1791 года (Франц Ксавер Вольфганг), гибель Моцарта – это вопрос, поскольку Констанца еще в июле, видимо, ничего не подозревала и сама указывала в это время на возможность отравления. Однако буквально через несколько недель она, должно быть, узнала о покушении, поскольку именно к этому времени относились её инсценировки, отвлекающие маневры, и она еще более сблизилась с Зюсмайром. В это время им пришла мысль узаконить свои отношения.

Вопрос, подталкивал ли Сальери Зюсмайра к покушению на убийство непосредственно или только туманными намеками, пока можно отложить хотя бы потому, что такой Зюсмайр пришёлся как нельзя кстати. Уже доктор медицины Дитер Кернер задавался вопросом, возможно ли столь скрупулезную операцию (интоксикацию) произвести в одиночку, ведь введение и дозирование препаратов ртути дело чрезвычайно тонкое. Стоял и второй вопрос – с источником получения этих препаратов. На это пока можно ответить так: Зюсмайр в любое время имел доступ не только к Сальери, но и к Моцарту, Констанция не могла не оставаться под подозрением, а граф Вальзегг цу Штуппах имел непосредственный доступ к этому яду.

Что знал Сальери, – а Констанция уверена, что Зюсмайр ничего от него не скрывал, – знал и двор, а что знал двор, не могло пройти мимо графа Вальзегга, поддерживавшего хорошие отношения с венской знатью. Интересна реакция Коллоредо на восхищение, высказанное по поводу его талантливого Моцарта: «Он молчал только и пожимал плечами». Именно архиепископ Зальцбурга Иероним Коллоредо называл Моцарта за глаза не иначе, как «горбун».

Констанция, поверхностная и легко поддающаяся чужим влияниям женщина, будучи активной или пассивной заговорщицей, всё же должна была как-то ненавидеть своего еще живого мужа. Что могло послужить мотивом для такой ненависти или – скажем лучше – столь своеобразной отставки (из-за своей бесчувственности она не была способна на настоящую ненависть)? К мотиву «отставки» примыкали также мотивы зависти и пренебрежения. Ведь уже в 1790 году Моцарт находился в полной изоляции как творчески, так и в чисто личностном плане. К этому надо добавить трудности с деньгами и долги. В то время Констанция испытывала эротически-чувственное влечение уже не к мужу, а к секретарю Францу Ксаверу Зюсмайру. Гениальность мужа она не воспринимала ни в малейшей степени, видя в нём чуть ли не бездарность или человека, который своими фальшивыми обещаниями заманил ее в этот малопривлекательный брак (она слыхала о нём ведь и много плохого). Слух о распутной жизни Моцарта держался упорно, а Констанция много позже – и то в общих чертах – поняла, кем, собственно, был лишь ее первый муж. К тому же Моцарт поддерживал связь со своей ученицей Магдаленой Хофдемель, одаренной женщиной с богатым духовным миром. Сюда же примыкал и такой факт: он, Моцарт, конечно, принял эти физические наслаждения, считал их более значительными в сравнении с Констанцией, он даже, как ни странно, демонстрировал ей, что вполне обойдется и без неё. А ведь речь шла о светской женщине! В отношении таких особ у Констанции выработалось сильное чувство зависти (не ревности!), которое привело её к еще большему отдалению от мужа, и подсознательно она этим оправдывала свою собственную любовную интрижку. А тут еще Моцарт опустился до последней стадии существования. Все это подвигло Констанцию – поднаторевшую в сценах и интригах – к решению перейти на сторону Зюсмайра, подлинный характер которого она в то время недооценивала (он просто не мог любить Констанцу).

Заговор состоялся, дирижёры знали свое дело – только осуществить его. Уже в июне 1791 года Моцарт почувствовал, что его хотят отравить aqua toffana (мышьяк). Несколько позже узнала об этом и Констанция. Почему она не скрыла от потомков это его предчувствие осталась загадкой. Или она точно не знала, когда Сальери выдал Зюсмайру свой ордер? Видимо, тот сообщил Констанции о медленном отравлении Моцарта несколько позже (вопрос подходящего момента), тем более что заговор нужно было хранить в тайне.

За два месяца до кончины Моцарта между супругами едва ли был хоть какой-то контакт (особенно сексуальный). С какого момента и как (мышьяк и ртуть) этот молодой выходец из Верхней Австрии, которого Моцарт постоянно выбирал в качестве мишени для добродушных шуток (так ли их воспринимал его ученик) и обходился с ним совсем не как с ровней (отчего страдал любой самовлюбленный психопат), когда этот Зюсмайр начал осуществлять план, в то время как Моцарт как никогда был полон творческой энергии.

Никто уже не сомневался, что Моцарт умер без пяти час в ночь на 5 декабря 1791 года. Зофи, свояченица, передала потомкам такую версию: «Когда она вернулась, то подле Моцарта застала Зюсмайра. На постели снова лежал Реквием». Что произошло той ночью, должно казаться непостижимым. Зофи, по-видимому, была единственной, кто ухаживал за умирающим (он умер якобы у неё на руках), тогда как Констанция, по достоверным источникам не принимавшая