Так же как в единственной опере Дебюсси «Пеллеас и Мелисанда».

В ней нет ни цели, ни мотивации действий, ни даже сюжета – только догадки, обрывки фраз, видения.

В ней ничего не понятно. Никто не знает, кто она – Мелисанда. Мелисанда не знает, откуда она.

Симфоническое произведение «Море». Здесь (ура!) все понятно.

Это фантазия о море.

Море с его движениями, разными ощущениями при разном освещении, покоем и бурей.

Море – причина самого себя.

Я боюсь предложить всем читателям слушать «Море» Дебюсси. Я не возьму на себя сразу такую ответственность. Только тем людям, которые способны к тому, что Шопенгауэр называл «незаинтересованным созерцанием». Он наделял этим качеством только гениев. Он утверждал, что (цитирую) «обыкновенный человек, этот фабричный товар природы, который она ежедневно производит тысячами и тысячами, совершенно не способен к незаинтересованному созерцанию».

Многие до сих пор считают Шопенгауэра величайшим из философов, когда-либо живших на нашей планете.

Я не хочу соглашаться с Шопенгауэром и его поклонниками. Поклонники обсуждают его идеи строго между собой. А вот вслух цитировать его идеи об обыкновенном человеке боятся – можно ведь крепко получить от «фабричного товара», тем более что, согласно Шопенгауэру, их произведено так много!

Если вас эта мысль задела, то предлагаю послушать «Море» Дебюсси из принципа.

Ведь то, что я здесь устроил, называется провокацией. Шопенгауэр действительно написал это, но я вполне мог бы этого не повторять.

Слушайте Дебюсси.

Ибо более чистого и незаинтересованного созерцания в музыке я, пожалуй, и вспомнить-то не смогу.

А если вы испытаете потрясение от музыки, то я могу вас поздравить.

Весь Дебюсси – ВАШ!!!

Модуляция 14

ХТК (хорошо темперированный клавир)

О хорошо темперированном клавире Баха я все-таки решился написать в следующей книге. А сейчас – только об одном.

Что такое ХТК?

Бах и здесь оказался на недосягаемой высоте.

Темперация и сегодня – одна из серьезнейших проблем. Ибо вся история человечества – история поисков взаимоотношения музыкальных тонов, а точнее – расстояния между ними.

Дело в том, что звуки, играемые на скрипке, не абсолютно совпадают со строем фортепиано. То же – и с пением.

Когда певец, чтобы петь чисто, стучит нужные ему для пения звуки по клавишам – это верный признак того, что певец будет петь фальшиво. То, что чисто на фортепиано, – фальшиво для певцов, оркестров, скрипок, виолончелей.

И все дело в том, что люди запрограммированы на нетемперированный строй.

Это значит, что расстояния между двумя полутонами не всегда одинаковы.

Рояль ведь разделен на 12 равных полутонов, для живого же голоса или скрипки это невозможно. Посмотрите на клавиатуру рояля…

Так вот, во время Баха существовали клавесины, у которых количество клавиш в пределах октавы было больше, чем 12, ибо те тона, которые на сегодняшней клавиатуре вызываются нажатием одной и той же клавиши, тогда нажимались разными.

Это создавало невероятные технические проблемы для музыкантов. И когда появились хорошо темперированные инструменты, то есть инструменты, клавиатура которых разделена на 12 равных полутонов, Бах и написал свои 24 прелюдии и фуги, которые было бы совершенно невозможно сыграть на инструментах старой темперации. Этим Бах способствовал закреплению новой темперации навсегда.

Модуляция 15

Скрябин (1872–1915)

А может быть,

если бы не скоропостижная болезнь и смерть Скрябина,

если бы тогда существовали антибиотики,

и не случилось бы заражения крови,

и Скрябин сумел бы создать свою Мистерию,

то в XX веке был бы не ГУЛАГ, не Освенцим,

не фашизм и коммунизм,

не апокалиптическое убийство миллионов невиновных,

а единение Человечества с Космосом.

И тогда открытие великим Вернадским НООСФЕРЫ (сферы Духа над Планетой) укрепило бы уверенность Человечества в правоте его, Скрябина, духовных устремлений.

Знаю, знаю!!! История не терпит сослагательных наклонений. (Запрещено, говоря о прошлом, употреблять ЧТО БЫЛО БЫ, ЕСЛИ БЫ…)

Прошу прощения.

Хотя почему-то именно сейчас мне хочется это написать.

Та страна, которая первой при составлении бюджета на новый финансовый год под пунктом номер один напишет КУЛЬТУРА, сделает первый шаг по спасению человечества от вырождения, от мировых экономических, политических и религиозных войн.

Модуляция 16

Йозеф Гайдн (1732–1809)

Тот, кто думает, что хорошо знает музыку Гайдна, будет немедленно наказан за самоуверенность.

Если кто-то скажет, что музыка Гайдна остроумна (и будет прав, ибо по количеству юмора в музыке с Гайдном может сравниться только один композитор – Прокофьев), он немедленно услышит у Гайдна музыку, свидетельствующую о том, что Гайдн – один из самых драматических композиторов в истории музыки (и это правда, ибо драматизм Гайдна можно сравнить только с бетховенским).

Если кто-то на мгновение представит себе Гайдна в парике, то будет наказан – он услышит настолько современную музыку, что с трудом поверит в то, что это – Гайдн.

Попробуйте сказать себе, что Гайдн – венский классик, что его музыка воспитана эпохой Просвещения, где главное – Разум. И Гайдн тотчас же разразится таким романтизмом, такой цыганщиной, в нем зазвучит столь широкая славянская душа, что Чайковский решит, что музыку сочинил Дворжак, а Дворжак ни на секунду не усомнится, что музыка принадлежит Чайковскому.

Скажите себе раз и навсегда, что Гайдн – прежде всего симфонист (и это будет правдой – 104 симфонии!).

Сказали?

А Гайдн вдруг потрясет вас ораторией «Семь слов Спасителя на кресте».

ТАКОЙ ХОРОВОЙ МУЗЫКОЙ, что в этот момент у вас появятся сомнения: правда ли, что Бах достиг абсолютных вершин в этом жанре и дальше двигаться невозможно?

Но как только вы согласитесь с тем, что оратория Гайдна – гениальная церковная музыка, то это значит, что пора слушать его ораторию «Времена года», где главный герой – крестьянин Симон. Замечательный крестьянин!

А вся музыка наполнена таким земным светом, нет ни тени религиозности.

А 24 оперы не хотите?

А 83 струнных квартета?

А 52 фортепианных сонаты?

А концерты для скрипки, для виолончели, для фортепиано с оркестром? И все это за каких-то несчастных 500 лет жизни!

Я пошутил. Меньше чем 500. Семьдесят семь.

Кажется, легче поверить в то, что Гайдн прожил 500 лет, чем в то, что он столько сочинил в