Хотя справедливости ради следует сказать, что и то и другое – несправедливо.

Не может сверхгений Мусоргский соседствовать и работать в одной «кучке» с композитором весьма среднего дарования – Цезарем Кюи. Не удалось харизматическому, невероятно музыкально одаренному, но, по сути, не сумевшему реализоваться из-за жесточайших мучительных депрессий Милию Балакиреву научить музыкально «неграмотного» Мусоргского писать «по-настоящему».

Не получил Мусоргский ни одной положительной газетной рецензии на свою музыку от «кучкиста» и главного музыкального критика России генерала фортификации Кюи.

Не сумели «кучкисты» убедить великого ученого-химика Бородина в том, что музыка важнее, чем химия. И мне как музыканту обидно.

То, что открыл в химии Бородин, мог бы, пусть позже, сделать другой ученый. Ибо прогресс науки неостановим.

А вот гениального композитора Бородина НИКТО И НИКОГДА НЕ ЗАМЕНИТ.

Не удалось Балакиреву убедить Римского-Корсакова не идти преподавать в консерваторию.

Ибо, согласно Милию Алексеевичу, – консерватория как система обучения чужда русскому духу.

А вообще замечательно, что в России XIX века было такое талантливое созвездие композиторов.

Без каждого из них мировая культура была бы намного беднее. Правда, «Кучки» не получилось. Ну и слава богу!

Творчество – дело сугубо индивидуальное.

Модуляция 8

Сюита

По-французски слово «сюита» означает «ряд».

В древности танцевали два контрастных танца – танец-ходьбу и танец-прыжки.

Отсюда все и началось.

Древние танцоры даже и не догадывались, какой путь пройдет человечество от чередования их ритуальных прыжков и ходьбы до Французских сюит Баха или «Картинок с выставки» Мусоргского.

Однако попав на современную дискотеку, наши предки успокоились бы и решили, что прошло не так уж много времени с тех пор, как они прыгали и ходили. Особенно легко они узнали бы ритмы. Человечество всегда шло двумя разными путями.

Один путь – духовного совершенствования, когда над всем возобладала мысль.

Другой же – вечная попытка сохранить первобытную основу. Клянусь, в этом нет ничего плохого!

Плохо только, когда первобытная основа существует в качестве единственно возможного способа и стиля жизни.

Ибо первобытное всегда требует не свободы, а вождя. Вождь – значит ритуал.

А ритуал толпы важнее неповторимости личности.

Вождь должен в любой момент легко сосчитать свое стадо, без проблем выбрать самку.

А если вдруг появится партнер, который своими неповторимыми наскальными изображениями взволнует самку больше, чем вождь своими мускулами, то быть беде.

Искусство и высокая личностная культура разрушают стадо.

Высокое искусство – всегда протест против вождя. А значит, против стада.

Поэтому всякий вождь предпочитает рабски послушное стадо, дабы вероятность появления личностей свести к нулю.

Модуляция 9

Дополнение

Эта книга была закончена за год до того, как мы сняли фильм о Дебюсси. И здесь я хочу уточнить одну важную деталь, без которой я не смогу со спокойной душой отдать книгу в печать. Я напишу об этом очень кратко, а затем отсылаю вас к моему фильму «Эффект Дебюсси». Там я говорю об этом подробно.

Дело в том, что сам Клод Дебюсси был категорически против того, чтобы его называли импрессионистом. И я хорошо понимаю почему.

Он причислял себя к знаменитейшему кружку символистов, который возглавлял поэт Стефан Малларме. Одно из самых известных произведений Дебюсси написал под впечатлением эклоги Малларме «Послеполуденный отдых фавна». Если задуматься очень глубоко, то Дебюсси – символист. Хотя бы потому, что в музыке вряд ли было такое направление – импрессионизм. Или наоборот – в музыке всегда есть элементы импрессионизма. А вот Дебюсси привнес в музыку символизм, как никто другой. Сами названия его прелюдий могут читаться как символы.

«Следы на снегу», «Затонувший собор», «Канопа» (руины древнего египетского города), «Менестрели». Даже его опера «Пеллеас и Мелисанда» вся построена на недосказанности, на символах, на логической необъяснимости событий и явлений. Но несмотря на то, о чем пишу здесь, оставляю эту встречу, посвященную Дебюсси, без изменений.

Во-первых, потому, что воспринимать его музыку вместе с картинами художников-импрессионистов – значит серьезно погрузиться в мир творческих деталей.

Во-вторых, потому, что импрессионисты были все-таки близки символистам. Они взросли в одной и той же творческой атмосфере – атмосфере таинственной недоговоренности, особого внимания к тончайшим нюансам в искусстве.

И в-третьих, общение как с импрессионистами, так и с символистами дает нам невероятное ощущение чуда, раскрывает особую многозначность мира искусства, силу сцепления ирреальных деталей, открывает путь к многосложному искусству XX века. Еще более подробно о Дебюсси читайте в модуляции 13.

Модуляция 10

Морис Равель (1875–1937)

Того, кто хоть раз в жизни услышал «Болеро» или «Вальс» Равеля, никогда больше не надо уговаривать слушать его музыку. Учебники часто относят Равеля к импрессионистам. Так просто легче его преподать (см. модуляцию 9). Но Равель – явление настолько не умещающееся в рамки стиля, что его с полным правом можно объявить классицистом, так же как и романтиком, импрессионистом и даже модернистом.

Равель – единственный композитор, музыку которого можно стилистически отнести как к XIX, так и к XX веку.

Слушать разную музыку Равеля – словно процесс дегустации самых изысканных вин.

Это одновременно удовольствие для тонкого ценителя и сильная эмоция для начинающего.

Его «Благородные и сентиментальные вальсы» – как стихи самой высокой пробы.

Его опера «Испанский час» передает музыку французской речи. Справедливости ради стоит сказать, что в идее передать музыкой речь Равель не оригинален.

Идея принадлежит русскому композитору Даргомыжскому. Правда, во времена Даргомыжского музыка была еще не готова к подобным экспериментам.

А для того, чтобы взять на себя полный груз первооткрывателя, Даргомыжскому не хватило гениальности. (А вообще Даргомыжский – блестящий композитор! Завидую всем тем, кому еще только предстоит услышать два его романса: «Червяк» и «Титулярный советник»!)

Но для совершения революции в музыке понадобился гений Мусоргского и его оперный эксперимент с «Женитьбой» (по Н.В. Гоголю). Эксперимент настолько дерзкий, что даже в наших книгах о Мусоргском, вышедших еще сравнительно недавно, написано, что композитору не удалось реализовать свою идею (!).

Кумирами Равеля были… русские композиторы – Римский-Корсаков, Бородин.

Но величайшим объектом безграничной любви стал для Равеля Мусоргский.

Может быть, никто как Равель в то время не понял невероятную гениальность Мусоргского.

Отсюда – оркестровка «Картинок с выставки», где через феноменальный оркестр Равеля раскрываются многие грани мышления Мусоргского. Мне иногда кажется, что если бы Мусоргский жил во времена Равеля, то его оркестровка не могла быть иной, чем равелевская.

А