Взор Габриэла упал на громадный утес, озаренный закатным огнем. Солнечные лучи прорезали тучи, ненадолго подсветив пламенным золотом заоблачные макушки, покрытые шапками вечных снегов. А потом тучи сомкнулись, и горный край тоски и печали снова подернулся завесой близившейся ночи.

— Остановка! — Левеандил спрыгнул с облучки первой повозки.

Мьямер потянул поводья второй.

— Стой, тпрр!

Привал устроили под козырьком утеса, поросшего лиственницами и кустами дикого шиповника. От камня, испещренного трещинами и сколами, веяло стужей и злом, но его необъятная тень надежно скрывала повозки, коней и шестерку эльфов, а потому иного места для ночлега не искали.

Свет таявшего вечера мерк в шелесте кустов и поскрипывании режущих веток. Разведенный костер плевался в черное небо искрами жидкого огня. Дождь ненадолго прекратился и с севера потянуло стальным холодом. Темноту горного склона пронизывали неясные шорохи, зловещие шепоты, блуждающие тени. Третью ночь подряд эльфы ночевали среди скатившихся валунов и древних иссохших деревьев — в глухих владениях духов гор и пещер.

— По мне лучше ночевать здесь, но свободным, чем в тепле и сытости, но с цепью на шее, — улыбнулся Хегельдер и ловко выцепил из янтарных углей пшеничную лепешку.

— И с надежным другом рядом, — кивнул Рамендил, тряхнув косами, отлившимися волной золота.

Новый жгуче холодный порыв заставил величавых эльфов плотнее закутаться в походные плащи — тепла это не добавило. Промокшие и отяжелевшие, они грузно лежали на точенных эльфийских фигурах подобно обломкам свинцовых плит.

Клубы густого дыма метались над костром игривым змейками, отдаваясь запахами печеного хлеба, сыра и яблок. Левеандил прожевал лепешку и вздохнул:

— Печаль в небесах. Печаль в сердце.

Он немного помолчал и запел:

Ни трели птицы, ни шепота цветка,

И на душе темно и горько,

Вокруг зима и длань врага,

Вокруг курганы павших воинов.

Вороний крик звенит во мгле,

В холодном пепле пляшут тени,

Одни в беззвездной темноте

Гуляют волчьи сновидения.

И мир таится в тишине,

И звезды плачут на рассвете,

Но мы идем вперед к мечте,

Бесстрашно бросив вызов смерти…

Мотив юного эльфа подхватили младший брат, Хегельдер, Мьямер и Эллион. И мрак отпрянул, и над костром полилось сияние, как от ярких звезд Запада, венчанных благословенным светом их владычицы Мал'Алэны. И пока лилась песнь, по эльфийским лицам, по волосам и одеждам лился свет, обращая темную холодную ночь в лучик рассветной надежды.

Габриэл не пел. Он вообще в последние дни удивлял молчаливостью и самоотрешенностью, будто телом был с ними, но душой витал в просторах неизведанных миров. Вот и сейчас, сидя у костра и закутавшись от плеч до ступней светлым плащом, он казался ликом призрачного серебристого света. Очертания его высокой фигуры размыл туман, прекрасное снежное лицо, чуть светившееся в холодной ветряной мгле, стыло в молчании и бездвижии. В черных таинственных глазах мерцали теплые отблески костра. Иногда, казалось, он общался с кем-то незримым, известным только ему одному, и спутники старались не обращать внимания на временное уединение темного воина. Тем более, что временам он становился собой, а на вопросы о странных часах отречения пожимал плечами в искреннем недоумении.

— Я помню день коронации Аннориена. День его славы и почета, — заговорил Хегельдер, когда песнь закончилась, искристый свет поблек, а дождь забарабанил с новой силой. — Он не всегда был королем Эбертрейла, как Эбертрейл не всегда был великим городом нашего народа. Прежде, чем надеть корону, он был воином. Простым командиром. В те далекие времена смуты и разрухи мы бродили по равнине Трион обездоленные и потерянные, а исчадия ночи еще не были нашими главными врагами, не в обиду сказано, — обратился он к Габриэлу, но тот не слушал.

— А кто был главным врагом? — Звонкий голос Левеандила перекрыл треск костра.

— Темные эльфы тогда только нашли пристанище в недрах Мертвых гор и укрылись там от всего мира такие же несчастные и опустошенные, как и мы. В те предзакатные времена Эпохи Темного Рассвета еще была свежа память о падении Гелиополя, о гибели Лагоринора и четырех его братьев, повелителей стихий. Еще кровоточило сердце по утраченному величию и могуществу, а глаза переполняли слезы, когда мы видели, как наши… наши эльфийские земли заполняли твари рожденные в сумраке окраинных земель. С юга наползали орки-степняки, с востока черные и зеленые гоблины, на западе шевелилась тьма, с севера шли тролли, а в Черноземье зарождалось королевство ведьм. И тогда Аннориен собрал вокруг себя страждущих и ищущих новый дом и повел за собой. На берегу Западного озера в тени неприступных дерев Белого Леса он остановился и понял: город будет здесь. Мой отец был еще мальчишкой, когда Аннориен заложил первый камень в основание фундамента, — в шепоте прекрасного и нежного голоса советника слышалась горечь, — но жившие к востоку от Белого Леса орки воспротивились этому решению. Тогда на тех территориях еще не существовало Фаруха, а орки, жившие там раньше — не те, что обитают в Фарухе сейчас. Тогда это были дикие необузданные звери, а их повелитель Зараг Гарагриор прославился на всю равнину Трион под прозвищем Колосажатель. Такого врага наши предки прежде не знали. Но не убоялся Аннориен вызова Колосажателя и сошелся с его войском в страшной битве. Эльфы и орки бились за Белый Лес много лет. Чтобы одержать вверх, Аннориен придумал хитрость. Те дикари поклонялись крылатым богам-демонам. Это использовали против них.

Небольшой отряд наших воинов пробрался по скалам к орочьему стойбищу Колосажателя. Дождавшись сумерек, они распахнули плащи, пропитанные маслом, подожгли их и стали размахивать, изображая существ с огненными крыльями. Суеверные орки перепугались, приняв их за своих богов, и бросились бежать. Колосажатель остался без охраны и Аннориен убил дикаря. Так была выиграна та война и отвоеван Белый Лес.

Габриэл скользнул взглядом за спины товарищей. Кругом на скалах было темно и тихо. Дождь щедро поливал их узорные клыки. Воин прищурился — на одном из них отблескивали два зеленых огонька. Бесшумной походкой огоньки спрыгнули со скалы на вязкую землю и застыли. Габриэл холодно улыбнулся — усатый господин края ледяных гор и печально вьющихся рек явился. Парень не знал: тот ли это снежный барс, которого он наблюдал со стены замка в декабре или другой усатый бродяга, но приветствовал гордого зверя чуть заметным кивком. Хищник оскалился, блеснув молочными клыками.

Рядом разговаривали ничего не подозревавшие эльфы.

— Его Величество не упоминал об этой битве, — задумчиво произнес Мьямер.

— Аннориен не гордился тем, что ему пришлось убить Зарага Гарагриора. Для нашего народа убийство противоестественно. Мы созданные светом не должны убивать. Но иначе нам не выжить. — Хегельдер тяжело вздохнул: — Нет, уже больше Аннориена нареченного Золотое Солнце. Пал Эбертрейл. Столько крови пролито в пустую, столько жизней отдано в ничто…