— Не волнуйтесь! Раз он выказывает к нам глубокое невежество, пренебрегает нами, считает недостойными, в то время как мы знаем его слабые стороны, то я устрою так, чтобы он погиб. Ведь тигры и другие звери сбиты с толку его цветом и признают его царём, не зная того, что он шакал. Поэтому подстройте так, чтобы его узнали. А это нужно сделать вот как. В сумерки подойдите к нему поближе и все сразу подымите громкий рёв: он услышит зов природы и невольно завоет сам. Ведь невозможно возвыситься над собственной природой: сделай собаку царём — она всё равно будет грызть подошву. Узнав его по голосу, тигры убьют его.

Шакалы послушались этого совета, и всё случилось так, как сказал старый шакал [притча неизвестного происхождения].

Эльфы выслушали Одэрэка в полном молчании. Притча «Ни свой, ни чужой» была им хорошо известна; она принадлежала перу великого мыслителя Эдвина Мудрого, что жил в дни Первых Зорь. Не сложно было догадаться, к чему клонил заблудший в собственной мудрости господин, но слова эти были для них, что шелест сухих листьев по осени — шепот утраченной гордости и надежды.

— Увести.

— Исчадие ночи — шакал среди львиной стаи, — шипел схваченный валларро, когда его волокли к двери. — Когда придет время, и он услышит зов крови, он не сможет не откликнуться… не сможет устоять! Вы еще пожалеете… горько пожалеете, но будет поздно!

* * *

Выглянувшее солнце разорвало зимний туман, и клочья розоватого серебра поплыли над серо-синими вершинами гор и вскоре растаяли. В прозрачной дали проступали очертания крутых гребней и пологих низин, засахаренных ледяными озерами. Ветер раскачивал перистые кроны деревьев — дубы и вязы осыпались искристой пылью и стояли по склонам в ореолах снежных облаков, как рыцари в блистающей на солнце броне.

Вдали едва слышно шумела Этлена, пробудившаяся от зимней спячки, ее берега еще пленял лед, но мощное непокорное течение пробило узкую полынью на середине и во всю прыть мчало пенные волны на юго-запад.

Из-за восточного склона Драконовых гор плыли огромные рваные клочья облаков, сверкая багрянцем и золотом. Габриэл поймал одно из них взглядом — оно опускалось все ниже, пока не коснулось пушистым подбрюшьем верхушек гор, превратив угрюмые ледяные темницы в сияющие твердыни величия и славы. Темный эльф смахнул с ресниц капельки воды — под утро воздух стал сырым и тяжелым, и снова уронил взор в темнеющие долины юга и востока. Он простоял неподвижной статуей на восточной стене, облокотившись о парапет до самого рассвета.

Горькие слова правителя Эмин Элэма не ранили холодного сердца темного воина, все его мысли занимали сведения, касающиеся войны. Разрозненные осколки еще царапали разум и кололись, как льдинки вскрытого весенним солнцем пруда, но постепенно загадки облекались в четкую и полную картину.

Брегон, сын Теобальда — король Эр-Морвэна зашевелился. Дело не только в желании отыскать Лунный город и корону Всевластия. Для этого требуется всего-навсего карта с точным месторасположением древней святыни, а не тысячи доспехов из адаманта, которые ему прямо сейчас куют ирчи Прибрежных Гаваней, и не тысячи наемников, которые прямо сейчас спешат со всей равнины в столицу Подземного королевства. Габриэл не сомневался: легион грорвов, разбитый на перевале Речная Чаша был одним из тек, кто торопился на зов темноэльфийского владыки.

Парень склонил голову, потер переносицу пальцами в перчатке. Что там бубнил вонючий оборвыш Рубака: он идет в Мерэмедэль по приглашению Брегона Непобедимого, чтобы влиться в ряды элитной армии для похода против Теней Запада. Губы дернул злой смешок — элитная армия и сборище черных тварей — понятия несовместимые, как огонь и пламя, небеса и земная твердь. Никогда, никогда! из гоблинов, орков, ирчей не сделать элитную армию, какими бы сильными, бесстрашными и свирепыми они не были! Учи их хоть сотню лет, они все равно останутся тупой, алчной и кровожадной лавиной стали и когтей, сметающей на пути жизнь и выжигающей землю дочерна.

Габриэл выпрямился, положив ладони на парапет. Плащ, небрежно наброшенный на плечи и сколотый у горла золотой фибулой-грифоном, рванулся под порывом утреннего ветра, слетевшего со склона Караграссэма.

«Поход против Теней Запада», не шло у него из головы. Что это за поход, и о каких Тенях Запада болтал гоблин в надежде отсрочить смертельный удар эльфийского клинка. Сердце Габриэла сжала тревога и он понял, почему тяжелые предчувствия все сильнее наполняли его душу вязким сомнением, отбирая сон, покой и надежду. Брегон отважился! Отважился совершить страшное зло, дабы утолить жажду гордыни и голод тщеславия…

— Гелиополь, — беззвучно молвил губами.

Город Солнца. Он отважился идти войной против предков….

— Смена караула! — Разлетелся звонкий голос Самаэля.

На стены поднималась дневная смена.

Золотистый луч упал на сложенную из больших серых камней стену восточной башни, заиграл жидким огнем в стеклах и ставнях. Солнце заливало всю восточную половину замка, текло по крышам башенок и крепостным насыпям, заглядывало в окна постояльцев. В пяти шагах, у бойницы встала пара дозорных. Габриэл накинул капюшон и, сбежав по каменным ступеням, обогнул замок с востока. Миновав кухонное крыльцо, он спустился во внутренний двор и остановился — у парадного крыльца его дожидались.

Двое эльфов, эльфийка и серебристый альбинос породы хэллай с кроваво-красными глазами обернулись. Теплая улыбка, похожая на луч весеннего солнца в пасмурный день озарила лицо Арианны. Девушка приветливо склонила голову. Габриэл ответил поклоном. Но не она ожидала благородного господина, а мявшиеся в нерешительности Эридан и Лекс. Эльфийка что-то шепнула им, нежно поцеловала в лоб сначала брата, потом Лекса, махнула тонкой серебрящейся ручкой волку и уплыла.

Габриэл не двигался, пока ученики медленно подходили с поникшими головами и нервно сжатыми кулаками. Эридан был страшно смущен. На лице Лекса полыхал румянец вины. Они остановились в семи шагах от учителя и поклонились с совершенно прямой спиной — достойно и уверенно, так, как учил шерл.

— Господин учитель, — Эридан не разгибал спины, — я и Лекс… мы осознали вину и просим прощения.

— Мы клянемся в вечном повиновении. Обязуемся никогда не перечить, а если не сдержим слово, готовы нести наказание.

— Дозвольте нам вернуться, господин.

— Мы хотим продолжить обучение.

Мальчишки говорили слаженно и четко; видимо, заранее репетировали. Горделивую строгость Габриэла унесло, и он улыбнулся.

— Мне не в чем вас упрекать.

Эридан и Лекс выпрямились и с удивлением глянули на учителя.

— Вы не сердитесь? — Робко прозвенел Эридан.

— А на что мне сердиться? — Он дернул плечом, — за то, что вступились за слабого и не убоялись принять вызов противника превосходящего и силой и умением, хотя знали, что потерпите поражение? Нет, не сержусь. Но горжусь вами.

— Правда? — Глаза Лекса засияли двумя родниковыми озерами.