Посеешь ветер, пожнешь бурю

(Осия: 8:7)

Она плавно покачивалась — как парус на просвечивающей звездами волне. Ее прохладная и влажная кожа в отблесках свечи казалась сотканной из серебряных нитей и отливала голубоватым светом. Наслаждение нарастало. Она изогнула спину, не сдержалась и сладко застонала. Ее движения становились быстрее и настойчивее — он терял себя, а предчувствие высшего блаженства чаровало сладкой мукой. Бесстыдно откинув голову, она закричала, и он излился с глухим коротким хрипом третий раз за вечер.

Девица тряхнула черными кудрями и слезла с Хилого, упав на край узкой кровати, застеленной простыней не первой свежести. Комната гостиного двора была не ахти какой — самая дешевая. В узкое, измазанное копотью окно едва виднелся клочок неба с серебристой звездой. Кроме кровати здесь имелись низкий стол, грубо сколоченный табурет и шкаф с полуистлевшими створками. Углы затягивала паутина.

Хилый потянулся — в паху таяло наслаждение. Слегка раскосые глаза поймали серое пятно, ползущее по рассохшимся доскам потолка. Моль. Насекомое шевелило усиками. Крылышки, осыпанные пепельной пыльцой, отливали металлическим блеском. Полукровка облизнул пересохшие губы. Близость обессилила его; горевшее горло нуждалось в воде, но спускаться в таверну он не хотел. Догоравшая свеча плавилась в лужице медового воска и дешевую комнату медленно накрывала синяя тень. Хилый сердито зарычал — нет, идти в таверну все-таки придется.

Голая девица прижималась к нему сбоку. Одну ногу закинула на него, левой рукой ласкала низ живота, обхватывая мужское естество и глухо урча. Ее карие глаза поблескивали в предвкушении новых утех и… дополнительной платы. Она и впрямь была хороша. Полукровка — как и Хилый, потому их слияние было столь упоительно.

Матерью Хилого была безродная темная эльфийка из низших кварталов Мерэмедэля. После смерти родителей она бежала на восток в поисках лучшей доли. Судьба забросила юную красавицу в Сторм, где ее увидел орк-фаруханец, служивший при дворе королевского Наместника. Голубокожих фаруханцев можно смело называть образчиками добродетели — они яро следуют законам, слывут добропорядочными подданными и честными воинами.

Была ли это любовь с первого взгляда или просто влечение, одной Иссиль известно, но фаруханец не устоял и взял эльфийку в жены. Межвидовые союзы большая редкость (во многих королевствах вообще запрещены под страхом смерти), да и дети в этих браках почти не рождаются, а если рождаются, как правило, погибают в первый год жизни. Хилому повезло — он выжил, но мать не спасли. Она отошла в Арву Антре, едва взглянув на новорожденное дитя. Он не остался сиротой. Отец привязался к нему со дня родов — любил (насколько у орков возможна любовь), опекал, обучал воинскому делу, тратил все скромные сбережения, называя сына смыслом жизни.

Несколько лет назад его убили в уличной стычке. Убийцу не нашли. Хилый был раздавлен горем и сломлен потерей. Но, как любой, в ком течет жгучая орочья кровь, горевал недолго. Очень скоро пламенное сердце наполнилось жаждой мести. Хилый отрекся от имени, взял прозвище и поклялся на могиле отца: пока не отыщет убийцу — не успокоится. Однако, поиски зашли в тупик и он все чаще стал прикладываться к бутылке. Сначала — чтобы уснуть и не мучиться кошмарами, изматывающими душу, потом вошел во вкус и уже не мог остановиться.

Все изменилось одним летним днем. Судьба столкнула его с темным эльфом. Точнее, темный налетел на него, как сивый мерин на внезапно выскочившее из тумана дерево. Он спасался бегством от целой шайки орков-степняков, которые преследуя его, грязно ругались и клялись натянуть тощий эльфийский зад на кол, если поймают. Беглец обратился к Хилому за помощью и пообещал, если тот поможет — будет щедро вознагражден. С похмелья Хилый плохо соображал и зачем-то согласился; укрыл его от диких соплеменников из Ажинабада и Диких Степей. А потом выяснилось, темный эльф — это принц Брегон, гнавшийся за ним степняк — купец Сейхан бей Габар, а предмет спора — украденный эльфом Видящий Камень. Хилый горько пожалел о помощи исчадию ночи, но отступать было поздно, исправлять ошибки — бессмысленно. Принц предложил Хилому пойти во служение за хорошую плату. Делать-то ничего и не надо, заверил принц. Все, что требовалось — жить в Сторме и шпионить за всеми, кого тут только можно встретить и время от времени докладывать присланным королевским гвардейцам.

Хилый согласился. А через год судьба столкнула его с еще одним высокородным темным эльфом — главнокомандующим Его Величества Габриэлом, сыном Бриэлона. Совместная поездка в ущелье Беллийских гор не увенчалась успехом. Тот, кого Габриэл искал в Горгано — бежал. Но полукровка помнил не провал, а нечто иное — последний разговор с юным отважным шерлом.

— Возвращайся в Сторм, — повелел тогда он. — Сиди там и не высовывайся. На послания принца не отвечай. Если ты мне понадобишься, я сообщу.

— Да, господин. Все сделаю, — покорно ответил Хилый своему новому владельцу.

— И последнее. Не напивайся больше до полусмерти. Если узнаю, что пьешь — найду и накажу.

Хилый не напивался. Иссиль свидетельница — он ни капли в рот не брал с того самого дня, потому что до смерти боялся гнева темного эльфа…

Тело свела истомная мука, в паху стало жарко. Она вынудила мужскую плоть откликнуться на ласки. Хилый часто задышал, и распутница лихо оседлала его, как необъезженного аллеурского жеребца.

Свеча прогорела, сумрак затянул стены и потолок. Моль сползла с потолка на окно и теперь с мягким шелестом трепыхалась о стекло, бросая бесформенную тень на едва угадывающийся в полутьме пол. Из коридора доносились пьяные крики и ругань. С нижнего этажа летел звон битой посуды, треск столов, глухие удары и сдавленные вопли — драки здесь случались чаще, чем портилась погода. За соседней стеной слышались громкие женские стоны, за другой — глухой плач навзрыд.

Подруга на одну ночь издала стон удовольствия и потянулась целоваться. В этот момент в голове Хилого точно щелкнуло, и уши наполнил повелительный голос. Голос Габриэла. Чуть раскосые глаза на бледном лице распахнулись от удивления. От неожиданности он дернулся и толкнул ее. Не удержав равновесия, та шумно свалилась на шершавые доски.

— Чтоб у тебя отсохло, недоносок! — Зашипела она, поднимаясь и потирая ушибленное бедро. — Плати мне или я подниму шум! — Потребовала, хватая одежду, разбросанную около кровати.