Горбачевым и на общности «универсальных ценностей», в которую они уверовали после саммита на Мальте в декабре 1989 г. Буш изо всех сил восхвалял этот факт в своем обращении к Конгрессу. «Наши отношения с Советским Союзом важны не только для нас, но и для всего мира… Если будет возможно, я хочу продолжать создавать прочную основу для американо-советского сотрудничества – для более мирного будущего для всего человечества».

«Если будет возможно…» За величественной ясностью того вечера на Капитолийском холме картина была более сложной. Недавние жестокие действия Москвы в Литве бросили тень на блестящую риторику о свободе и независимости. Буш изо всех сил пытался сбалансировать свою принципиальную поддержку утверждения демократических ценностей в СССР с собственной прагматической потребностью в сотрудничестве с Горбачевым в конфликте в Персидском заливе и в построении нового мирового порядка[957].

Другие напряженные моменты также искажали простоту вечера. Общественное мнение в Америке явно боялось перспектив войны, опасаясь тяжелых потерь. Захочет ли нация после окончания холодной войны «нести любое бремя»[958], как когда-то выразился Джон Ф. Кеннеди, ради нового порядка? Буш предложил свой ответ: «Любую цену в человеческих жизнях – любую цену – этого мы не в силах измерить. Но цена закрытия наших глаз на агрессию находится за пределами возможностей человечества это себе представить». Чтобы подкрепить свое заявление, он сослался на уроки истории. «Как американцы, мы знаем, что бывают времена, когда мы должны выступить и принять на себя ответственность за то, чтобы увести мир от мрачного хаоса диктатуры к светлому будущему лучших дней. Почти пятьдесят лет назад мы начали долгую борьбу с агрессивным тоталитаризмом. Теперь мы переживаем еще один решающий час для Америки и всего мира»[959].

Не все верили, что Кувейт был решающим вызовом. «Каким бы критическим ни был конфликт в Персидском заливе, другие дела нации ждать не будут, – заявил лидер демократического большинства сенатор Джордж Митчелл. – Президент говорит, что он стремится к новому мировому порядку. Мы просим его присоединиться к нам в наведении порядка в нашем собственном доме. У нас кризис за границей, но у нас также есть кризис здесь, дома». Митчелл имел в виду недавнее сползание страны в рецессию, которое имело большее значение для большинства американцев, чем какие-то далекие конфликты в песках пустыни или на ледяной Балтике. Блефовые заверения Буша в том, что «мы оставим эту рецессию позади и скоро вернемся к росту», не затянули трещины между Белым домом и Капитолийским холмом по поводу повышения налогов и бюджетного дефицита. Способность к руководству за рубежом зависела от мобилизации согласия внутри страны.

Поэтому, как и многие американские президенты, Буш превратил внешнюю политику в моральный вопрос. «Да, Соединенные Штаты несут основную долю лидерства в этих усилиях. Среди наций мира только Соединенные Штаты Америки обладают как моральным авторитетом, так и средствами для его поддержки. Мы – единственная нация на Земле, которая может собрать силы мира. Это бремя лидерства и сила, которые сделали Америку маяком свободы в ищущем мире»[960]. Для Буша сотрудничество с Советами было необходимым, но не достаточным условием для успеха его проекта. В конечном счете новый мировой порядок будет зависеть от устойчивости американской мощи и решительности президентского лидерства[961].

***

Как мирный президент стал военным президентом – лидером, который в конечном итоге решился на войну на Ближнем Востоке, на давней периферии холодной войны, чтобы обеспечить более мирный новый мировой порядок? Было 8.20 вечера в среду 1 августа 1990 г., когда Буш услышал роковую новость. Лежа на медицинской кушетке в нижнем этаже Белого дома, он принимал лечебную процедуру, снимая боль с плеча, после того как в тот день выбил «ведро мячей для гольфа». Не самый тяжелый день в офисе. Но затем вошел Скоукрофт с мрачным выражением на лице и сказал: «Господин президент, это выглядит очень плохо. Ирак, возможно, собирается вторгнуться в Кувейт». Президент получил брифинг от своего эксперта по Ближнему Востоку в СНБ Ричарда Хааса, который предложил ему сделать предупредительный телефонный звонок Саддаму Хусейну. Но эта идея была им отвергнута, когда поступило сообщение о том, что иракские войска уже находятся в Эль-Кувейте[962].

В течение двух дней эмир Кувейта и его семья бежали, и вся страна оказалась под иракской оккупацией, которую осуществляли около 140 тыс. военнослужащих и 1800 танков. На самом деле Саддам Хусейн стремился стереть Кувейт с карты, сделав его самой новой и явно самой богатой частью Ирака, теперь называвшейся «19-й провинцией», и которой, согласно пропаганде Саддама, суждено навечно стать частью Ирака[963]. Немногим более чем за сутки иракский лидер не только перекроил границы, но и ввергнул регион Персидского залива в кризис, вызвав тревогу во всем мире. Аннексировав Кувейт, он теперь контролировал пятую часть известных мировых запасов нефти. Они находились менее чем в 250 милях от основных нефтяных месторождений Саудовской Аравии, что составляло еще одну пятую часть, и никто не мог быть уверен в том, где и когда Саддам намерен остановиться. Цены на нефть резко выросли, вырос и доллар, в то время как большинство мировых фондовых рынков резко упали[964].

До тех пор это было хорошее лето. Буш был убежден, что мы в целом находимся на верном пути[965]. Он достиг целей, которые действительно имели для него значение: Германия была настроена на скорейшее воссоединение и продолжение полноправного членства в НАТО; Горбачев стал близким партнером, особенно после того, как его позиция была подтверждена на съезде КПСС; бывшие советские сателлиты неуклонно двигались к демократии и капитализму; и на недавнем саммите НАТО Америка подтвердила свое лидерство в Европе в эпоху после падения Стены. «Это сложное и очень волнующее время для того, чтобы быть президентом Соединенных Штатов», – сказал Буш на встрече с издателями журналов 17 июля. «Разве это не захватывающе, если вы вспомните, как все было полтора года назад и сравните с тем, как все выглядит сегодня?»[966]

Дома тоже все было не так уж плохо. Рейтинги одобрения, согласно опросам общественного мнения, оставались стабильными на уровне 60%, и «когда я езжу по стране, – отметил Буш в своем дневнике, – кажется, что я ощущаю теплые чувства»[967]. Что, однако, не давало ему покоя, так это последствия разорвавшейся 26 июня «бомбы» с повышением налогов для решения проблемы бюджетного дефицита. Последовавшие за этим переговоры между Белым домом и Конгрессом вскоре зашли в тупик. Многие федеральные программы оказались под угрозой сокращения, в том числе расходы на оборону, которые Буш отчаянно пытался сохранить после того, как ему удалось – вопреки изоляционистам – сохранить американские войска в Германии, Европе и