чувством юмора, не назначали своими представителями новорожденных младенцев, скотину или неодушевленные предметы; возрастных ограничений не существовало, и иногда парламентскими представителями становились пятнадцатилетние юнцы, с переменным успехом.

Но этого не случилось. А год спустя Варис стал полноправным короном и вскоре переехал на постоянное жительство в свой столичный особняк.

Воспоминания о семье все больше походили на люксивы в старом семейном альбоме: то чопорные и скованные, то забавные и нелепые, то смазанные в резком движении, и почти все выцветшие. Варис помнил отца: его шутки, не всегда грубые и неприятные, хотя в приподнятом настроении он бывал редко. Он тоже страдал мигренями, и теперь Варис понимал, какие мучения они ему доставляли, хотя корон никогда не упоминал о боли. Он просто говорил, что гневается, и всегда называл убедительные причины своего гнева, который был резок, как молния, и останавливал мгновение, будто вспышка люксивера.

Уже не в первый раз Варис задумался, поняли ли бы они с отцом друг друга сейчас. Наверное, да, но неизвестно, сблизило бы их такое понимание.

А если бы он был в Корварисе в тот день, когда погибли родители, не случилось бы с ним то же самое? Сейчас, когда он изредка наведывался в свой коронат, его встречали с почтением, но как чужака, хотя и считали «хорошим короном». (Короны, постоянно живущие в столице, иногда именовали себя и своих собратьев Лигой Хороших Коронов.) Как полагается, Варис проводил аудиенции и выслушивал просьбы, но никто и никогда не говорил, что от него было бы больше толку, живи он в коронате.

Надо бы спросить об этом у Лумивесты. Она поймет причину такого вопроса и не обидится, а ее ответ будет очень поучителен.

Варис еще раз закрыл дверь в свое прошлое. Ему снова захотелось есть. Внезапно он вспомнил, что солдаты в походе приправляют украденные яйца порохом, если под рукой нет соли. Все человеческое всегда связано с едой или со смертью. Или с тем и другим одновременно.

Он пошел на кухню и заварил себе чаю. Скоро придет Свежта. Варис направился с подносом в гостиную, и тут в дверь постучали.

– Прошу прощения за мой внешний вид, – сказал Варис, поправляя отвороты шелкового шлафрока. – Я рад вашему визиту, но для меня еще очень рано.

– По роду службы мне приходится видеть пациентов в самых разных нарядах, а иногда и без них, – сказала Свежта. – Шлафрок вполне приемлем для врачебного осмотра.

Варис пригласил ее за стол, налил чаю и сел.

– Полагаю, вы хотите обсудить со мной недавнее происшествие.

Свежта выпрямилась, с церемонной важностью держа чашку, будто в гостях у строгой тетушки.

– Милорд, как ваше самочувствие?

– Самочувствие милорда намного лучше, благодарю вас, – ответил Варис. – По-моему, вы не впервые посещаете мрачную обитель корона.

Она рассмеялась; чашка звякнула о блюдце.

– Да, вы правы.

– Между прочим, наши с Извором фамильные обители куда мрачнее тех, о которых пишут в бульварных романах. Однако в столице разрушенные башни и жуткие подземелья давно вышли из моды.

– Очевидно, милорд никогда не бывал в главной городской больнице. Вам действительно лучше?

– Я позволю вам меня осмотреть. А как Извор?

– Особых изменений не наблюдается. Дыхание поверхностное, не такое затрудненное, как десять дней назад, но это не важно. Зрачки по-прежнему не реагируют на свет. Будьте добры, пересядьте вот сюда.

– Для вас – любой каприз, – сказал он.

Свежта улыбнулась и приступила к осмотру. Ощупав конечности Вариса, она стукнула его по коленке, посмотрела, как дернулась нога, и посветила зеркальцем в оба глаза.

– Ваши зрение и мышечный тонус в норме. Есть еще какие-нибудь признаки недомогания? Синяки или кровотечение? Что-нибудь болит?

– Только голова. Но не сильно.

– Не сильно для кого?

– Для меня, разумеется.

– Сильная головная боль ни для кого не нормальна, милорд. Это всегда симптом какого-то недуга.

– Но вы не можете сказать, какого именно.

– Вы девять часов провели без сознания, а после этого проспали полтора дня. Пациенты часто не желают признавать существующие проблемы со здоровьем, но вам следовало бы задуматься о вашем состоянии, – со вздохом сказала она. – Да, наши знания о мозге оставляют желать лучшего. Конечно, мы мало что знаем о печени и обо всех ее функциях, но можем сделать анализы и выяснить, хорошо или плохо она работает. То, что случилось с вами, – явно тревожный звонок. Разумеется, я не знаю, в чем ваша проблема и, возможно, у нас нет способов ее точно определить, однако же, надеюсь, вы доверяете моему опыту. Поверьте, если я не знаю, что именно с вами не так, то вы тем более этого не знаете.

– Туше, – сказал Варис.

– Я спрашивала у Винтерхольма, известно ли ему что-либо о вашем здоровье. Он ответил, что такие сведения он предоставляет только по предварительно оплаченному заказу, но в настоящее время никаких заказов он не принимает.

– Благодарю вас за то, как внимательно вы отнеслись к моему недомоганию, – со смешком заметил Варис.

– Благодарите своих друзей. Меня вызвали, не уведомив к кому и по какому поводу. Все это я узнала, только войдя к ним в гостиную, и очень удивилась. Впрочем, врачи коронов и других высокопоставленных особ привыкли к неожиданностям. Каждый имеет право заболеть скрытно. И все же, милорд Варис, я очень надеюсь, то, что случилось с вами, не оставит долгих последствий.

– Вы же сами поставили диагноз «временная потеря сознания из-за перенапряжения и нервного истощения».

– Безусловно, потеря сознания была временной, и произошла она именно в силу указанных причин. Но были и признаки транзиторной апоплексии. Предположительно, судя по тому, как ваши зрачки реагировали на свет. Легкое онемение правой стороны…

– Уже прошло. – Варис вытянул руку, держа на весу чашку с блюдцем; чашка не звякала.

– Оно сейчас не наблюдается, – поправила его Свежта. – Милорд, от врача, который не говорит правду, нет никакой пользы. Более того, он может причинить вред. Я подозреваю, что вы замечали эти симптомы раньше. Возможно, вы не падали, но наверняка спотыкались. А еще я подозреваю, что вы ни у кого не наблюдаетесь.

– Спросите об этом ваших коллег.

– Все мы соблюдаем конфиденциальность в отношении наших пациентов. Разумеется, в случае вашей смерти я обратилась бы с этим вопросом к коллегам, но вы живы, поэтому я и спрашиваю вас.

– Извините. И да, вы правы во всех своих подозрениях.

– И это все, что вы хотите мне сказать? – спросила Свежта.

– Да.

– Похоже, что здесь мне больше не рады.

– Вы лечащий врач Извора, вам здесь всегда рады. Но вы не мой врач, поэтому, хотя я очень благодарен вам