Всвадебном салоне хватало места лишь для трех швейных машинок, трех манекенов, столика для раскройки ткани и маленькой примерочной кабинки. Вывеска в витрине гласила, что здесь говорят на английском. Салон принадлежал сеньоре Мантаньос – вдове средних лет, которая решила, что такая вывеска может привлечь не только пуэрториканцев. Но вывеска, написанная аккуратными золотыми буквами, достаточно большими, чтобы их мог прочитать любой, провисела уже неделю, и за все это время хозяйке не пришлось ни слова произнести на английском.

Раздосадованная тем, что люди могут быть таким нетолерантными, сеньора ушла пораньше, чтобы принять ванну и переодеться. Две ее подруги – свахи-любительницы – вознамерились привести в гости джентльмена, который уже приличное количество лет прожил вдовцом. Вечер не обещал облегчения от жары, и сеньора хотела поставить в холодильник кувшины с чаем, кофе и лимонадом, а также вино и пиво.

Несколько томительных мгновений она колебалась, можно ли оставить салон на попечение Аниты Паласио. Анита была неплохой швеей, хорошо обученной еще в Пуэро-Рико, но в Нью-Йорке совсем отбилась от рук. Анита объяснила, что хочет задержаться только затем, чтобы помочь Марии Нуньес подогнать платье, в котором та собирается пойти сегодня на танцы. Танцы состоятся в центре, где раньше была церковь, и все эти объяснения казались достаточно пристойными.

Сеньора все же ушла, но прежде дала девушкам множество наставлений: убедиться, что обе двери надежно заперты, а железные ставни на витрине закрыты, чтобы англы не украли платье с выставленного в ней манекена.

Она направилась к многоквартирному дому, где жила, спеша не потому что опаздывала, а чтобы как можно меньше находиться на улице. В последние месяцы сеньора слишком часто становилась мишенью мерзких мальчишек. Блондины, рыжие, некоторые с веснушками, и все – ирландцы, поляки и бог знает кто еще. Зачем Господь создал все эти страны и народы – загадка, которую она никак не могла постичь.

И вот, когда обе двери салона были надежно закрыты, а шторы опущены, Мария вышла из примерочной кабинки в белом платье.

– Как ты думаешь, сможешь переделать платье к вечеру? – спросила она Аниту.

Анита с зажатыми во рту булавками только кивнула. Ее черные дикие глаза в темноте становились только ярче. Почти восемнадцати лет отроду, Анита была на дюйм или два выше Марии и на несколько дюймов полнее в груди и бедрах. Бернардо клялся, что его девушка, должно быть, умеет таять и вливаться в свои платья так, что они облегают ее, словно вторая кожа, – ну честное слово, как влитые!

Свои длинные волосы Анита носила распущенными и даже днем подводила глаза. На губы она щедро наносила помаду и визуально увеличивала так, что они все время казались припухшими от страсти. Днем она работала в обуви на плоской подошве, но рядом со швейной машинкой стояли пластиковые туфли с каблуками в три с половиной дюйма.

– Может, ты постоишь смирно? – попросила Анита на испанском.

– Говори со мной по-английски, – ответила Мария.

– Если хочешь говорить на английском, ты должна думать на английском. Но я предпочитаю думать на испанском, – Анита выразительно закатила глаза, – потому что это лучший язык, чтобы думать на нем о любви. Но, пожалуйста, сейчас мне нужно, чтобы ты стояла смирно.

Мария расстегнула пуговицу на воротничке и подвернула высокий вырез. Ее платье для первого причастия с рукавами чуть ниже локтя было сшито из мягкой белой вискозы и украшено на манжетах, по краю подола и по вырезу ажурной вышивкой. Талию охватывал белый пояс, который Анита пообещала заменить чем-нибудь темно-красным или синим, чтобы под него подобрать ленту в волосы.

Но вырез был чересчур высоким, а рукава слишком длинными. Тем не менее, если выбирать между переделкой рукавов и выреза, Мария хотела что-нибудь сделать с вырезом.

Она взяла ножницы.

– Хочу, чтобы ты поправила вырез. Как на твоих платьях.

– Я из-за тебя булавки проглочу, – сказала Анита.

С помощью линейки она намечала новую длину платья – чуть ниже колен. Если бы на месте Марии была другая девушка, не сестра Бернардо, Анита посоветовала бы подрезать на два дюйма выше колен, но это привело бы Бернардо в ярость, причем ярость не того сорта, с какой ей хотелось бы столкнуться этой ночью.

Боже, порой он так злился, что его глаза горели огнем, таким жарким, что с ней творились удивительные вещи. Она помогала ему избавиться от злости, а когда обоих охватывало счастливое изнеможение, Бернардо шептал ей самые непристойные и самые нежные слова.

– Стой смирно, – предупредила Анита. – Иначе я тебя проколю булавкой сама знаешь где.

– А ты сделаешь что-нибудь с шеей?

– У тебя нормальная шея. Всем бы моим знакомым девчонкам такие хорошенькие шейки.

– Я говорю о вырезе, – возразила Мария. – На два-три дюйма – ведь никакой разницы?

– Разница слишком большая, – бросила Анита и так выразительно закатила глаза, что Мария рассмеялась.

– Ты переделываешь это платье, чтобы я могла в нем танцевать, – заявила Мария и повторила: – Танцевать. В нем больше не нужно стоять на коленях перед алтарем.

Анита приколола к подолу очередную булавку.

– С этими парнями ты можешь начать с танцев, а закончить тем, что на коленях будешь умолять повести тебя к алтарю.

– Ну ладно, не три и не два дюйма – всего один. – Мария показала крохотное пространство между указательным и большим пальцами. – Один малюсенький, малюсенький дюйм.

– Бернардо взял с меня слово, – вздохнула Анита.

Сидя на полу, она видела, какие у Марии изящные, стройные ножки. Повезло девочке. Ей никогда не придется брить ноги и мазаться кремами и лосьонами, чтобы смягчать кожу.

– Я не виновата, – объяснила она Марии. – Бернардо взял с меня слово, что я о тебе позабочусь. В это входит и подгонка платья.

– Бернардо взял с тебя слово, – фыркнула Мария. – Я здесь уже месяц, а он все еще провожает меня по утрам в салон. А если Чино не может встретить, Бернардо отводит меня домой. Шей весь день и сиди всю ночь, – пожаловалась она. – То же самое было и в Пуэрто-Рико.

– В Пуэрто-Рико ты была совсем ребенком, да и сейчас ненамного старше.

– Да неужели? Если я ребенок, то как так получилось, что меня обручили с Чино?

– О, это ничего, – объяснила Анита. – Ты достаточно взрослая, чтобы выйти замуж, но недостаточно взрослая, чтобы носить глубокий вырез.

– Но я же окажусь достаточно взрослой, чтобы вообще быть без одежды, – продолжила Мария и спрятала лицо в ладонях, потому что покраснела и одновременно рассмеялась. – Только никому не говори, что я такое сказала, даже Чино.

– Только не Чино, – согласилась Анита. – А твое сердце делает вот так, – она помахала