— Не смейте трогать мою семью!

Селиванов мерзко улыбнулся и развернулся на каблуках.

— Пойдемте смотреть дальше. Я видел библиотеку в конце коридора. От этого хлама нужно всенепременно избавиться.

Сергей Сергеевич и его юристы, не спеша, удалились, оставив Васильева с Игорем Львовичем одних.

Виктор Семенович тяжело опустился на ближайшее кресло и начал разминать покалывающие пальцы. Его глаза блуждали по кабинету, а мысли были далеко. Он думал о своей жене и двух дочках, которым буквально на днях исполнилось по три года. Красавицы близняшки.

Что же теперь делать?

Нет, без крыши над головой они, конечно, не останутся. Империя тщательно следит, чтобы ее высокие подданные не остались на улице. У Васильевых есть небольшой домик на окраине, который давно нуждается в ремонте. Его купил лет десять назад сам граф, думая, что в будущем отдаст своему сыну, Виктору, как только тот начнет учиться магии. Но так как он не прошел инициацию, домик пустовал.

Теперь придется жить там. Если об этом узнают в обществе… То есть когда об этом узнают в обществе…

Какой позор!

Граф схватился за сердце, и из груди его вырвался стон. Игорь Львович сразу же кинулся к дворецкому, который не отходил от дверей.

— Доктора! Срочно! — крикнул он.

Затем вернулся к графу, развязал галстук и расстегнул ему тугой ворот шелковой рубахи.

— Игорь, — прошептал Виктор Семенович. — У меня к тебе просьба.

— Слушаю предельно внимательно.

— Найди все документы по Виктору и спрячь. Не приведи святые, эта сволочь доберется до него и разнесет слухи про него! Моя Анечка такого не выдержит. Она и так-то с трудом терпела его. Без магии, бастард… Пусть он лучше там… Что скажут люди?

— Все сделаю. Вы не волнуйтесь. Дышите. Воды хотите?

В коридоре раздался дробный топот. В кабинет влетел тощий юноша в белом халате.

Он глянул на графа и мгновенно начал делать все, чтобы не дать тому покинуть этот мир.

* * *

…Закутанная по самые глаза в красный платок с двумя тяжелыми ведрами она шла одна по пустынной улице. Ветер кусал ее румяные щеки, солнце заглядывало в голубые глаза, а снег звонко поскрипывал под ногами.

Душа просила петь, но было слишком тяжело нести эту грешную картошку. Дыхание нужно беречь.

А вот и табличка. Какая же она красивая в зимних узорах!

Засмотревшись на надпись, даже не глянула, что под валенком не снег, а синева тонкого льда.

— Ох, мать-перемать! — только успело прозвучать в утренней тишине.

Последней стала какая-то глупая мысль, что не успела отдать Вере ее любимый красный платок…

* * *

Резко вынырнув из чужого воспоминания, я ошалело смотрел на зеленую траву перед самым носом. Голова страшно раскалывалась, болели колени, и к горлу подкатывала дурнота.

Я кое-как переместился на деревянный приступок возле столба и глубоко вздохнул.

Сознание прояснилось. Я смотрел на небо и рад был снова его видеть.

У меня получилось вспомнить последние мгновения жизни Ольги Игнатьевны. Получилось!

Пошатываясь, я поднялся и побрел в сторону дома, где жила погибшая, почти не разбирая дороги. Мне не нужно было спрашивать, которая изба ей принадлежала.

Я просто это знал.

Дальнейшее я воспринимал отдельными кадрами: белый забор, калитка, красная дверь.

Рука тянется, пальцы сжимаются в кулак. Стук.

— Виктор? — удивленно спросила немолодая женщина, выглянув в окно. — Что случилось? Анфисе Александровне плохо?

— Нет, — я мотнул головой, и она тут же закружилась. — Платок. Красный. Он все еще у вас?

— Платок? Какой платок? — едва слышно спросила она, приложив пальцы к губам.

— Ольги. Платок, — тупо повторил я, дыша ртом.

— Олечкин? Конечно, да. Мы ее хоронили без него. А зачем он тебе?

Она исчезла из окна и открыла мне дверь.

— Зачем он тебе? — хмуро спросила она.

— Отдать Вере.

— Виктор, ты в порядке? Ты ведешь себя очень странно.

— Платок. Надо отдать, — как же тяжело было с ней говорить!

Я посмотрел незнакомке в глаза.

— Сейчас же.

— Обожди. Я сейчас, — она вдруг побледнела и умчалась вглубь дома.

Раздался глухой стук, видимо, открыла тяжелую крышку сундука, затем торопливо зашуршали пакеты, и хозяйка вернулась.

— Держи. Мне чужого не надо, — и грубо пихнула мне красный сверток в руки.

— Спасибо. Это будет правильно, — одними губами сказал я, развернулся и побрел прочь.

Едва я вышел со двора, мне стало легче. Грудь больше не сдавливала тяжелая плита, а сердце стало биться ровнее.

К дому Веры я добрался только через полчаса, но меня хотя бы уже не тошнило. Пропала и ноющая боль в голове. С каждым мгновением я чувствовал себя лучше.

Дверь мне открыла темноволосая статная женщина. Увидев в моих руках платок, ее глаза сразу же наполнились слезами.

— Это ваше, — я пихнул ей красную ткань в руки и сразу же ушел.

— Спасибо, — донеслось мне в спину.

Еще через сорок минут я стоял на месте, где умерла Ольга Игнатьевна.

— Ох, мать-перемать, — выдохнул я и привалился спиной к столбу.

И в тот же момент увидел, как едва заметные завитки тумана подхватил ветер. А я сидел и смотрел, как они исчезают в ослепительно-синем небе, как дым от маленького костерка.

Когда растворился последний, слегка подкрашенный алым всполох, в голове раздался легкий звон, как если бы лопнула струна на гитаре.

Я озадаченно потер виски и вдруг увидел светло-голубые блики в воздухе. Они пронеслись мимо меня и втянулись в Санька, который, не спеша, шел в мою сторону.

Через мгновение, блики снова появились, но они теперь витали вокруг друга.

— Жарко! — он сел рядом со мной, и я ощутил вокруг него дуновение ветра. — Только магия и спасает. Ты чего здесь делаешь?

— Ты наколдовал себе вентилятор? — обалдело спросил я, продолжая смотреть на голубые всполохи вокруг него.

— Да, на тебя его бросить?

— Сань, а как твоя магия выглядит? — спросил я и протянул руку, чтобы поймать блик.

Но ощутил только прохладный воздух.

— Да никак особо, — пожал он плечами. — Ты разве видишь ветер?

Он заинтересованно глянул, как я тяну руки к чему-то невидимому. А потом вдруг закусил губу и напрягся. Я