— Кто по образованию? — голос был мягким, немного напористым.

— Врач-хирург, — ответил я.

Он облизнул пересохшие узкие губы.

— Врач значит, хм. — Татарин отодвинул в сторону клавиатуру. — Нам нужны хирурги. Давай документы.

Я протянул ему папку. Через пару минут на столе показался мой паспорт, анализы, дипломы и врачебные сертификаты.

— Вот еще фото.

— Хорошо. — Он привстал и, порывшись в железном ящике у окна, достал бланки. — Держи! Вот тебе образец. Постарайся не пачкать. Заполняй последовательно, не спеши.

Я кивнул.

— Потом мне принесешь. — Татарин вновь погрузился в свою работу, своим молчанием давая мне понять, что разговор окончен.

Я управился за несколько часов. Красиво и стараясь без ошибок, заполнил все нужные графы. В строке я увидел вопрос «Как вы относитесь к специальной военной операции?»

Что я мог ответить? Хм, наверное, то, что я патриот своей страны. Искренне и всем сердцем поддерживаю курс, взятый нашим Верховным главнокомандующим. Сопереживаю и чувствую всю ту боль, которая непомерным грузом лежит на жителях Донбасса. Я осмотрелся. Краем глаза я заметил, что два добровольца ведут веселый непринужденный разговор. В их беседе не было высокомерия, какой-то фальши. Они чистили свои АК-74 и говорили о своих детях. На их рукавах я заметил шеврон с триколором. Каждый из присутствующих чувствовал силу и правду в своих действиях, желаниях. Правда была в том, что патриотизм, чувство ответственности за свою страну, за своих детей и близких они принесли с собой. Она была в их сердцах, воспитанная с каждым лучом восходящего солнца на своей родной земле, с запахом свежескошенной травы на поле рядом с домом, с каждым добрым словом, улыбкой пожилых родителей, смехом и блеском в глазах родных детей. Я улыбнулся. Я почувствовал, что такое боевое братство, пропитанное любовью к Родине. Где-то в районе груди стало тепло, как от мягкого и нежного прикосновения материнской руки. В тот день официально по бумагам и по совести я стал добровольцем добровольческой разведывательно-штурмовой бригады имени Александра Невского.

Я взглянул на часы: было без четверти шесть утра. Верхний ярус коек был просто ужасным. Сетка без опоры на доски выгнулась колесом под тяжестью моего веса. Я кряхтел. В палатке было душно. Я внутренне содрогнулся, представляя, какое пекло ожидает нас, когда солнце покажется во всей своей красе. Я спрыгнул на пол и, размявшись, подошел к столу. За столом сидело двое парней. Они тихо беседовали.

— Присаживайся! — один из добровольцев пододвинул мне стул ближе. — Чай, кофе будешь?

— Не откажусь, — ответил я.

— Ты новенький? — он немного картавил.

— Ага.

— Трек, — он протянул мне руку.

— Рузай. — Трек был невысокого роста, щупловатый с узкими плечами. Что-то в его внешности было мальчишеским, незрелым. На фоне мужских персон добровольцев Трек с его неоформленной редкой бородкой и усиками смахивал на школьника старших классов. Я присмотрелся. Его голубые глаза были чистыми, с некой крупицей задорности и игривости. Когда он улыбался, его белоснежная улыбка заставляла присутствующих улыбаться ему в ответ. На его практически налысо бритой голове красовалась бейсболка защитного цвета с нашивкой посередине «Кошу укроп». Я усмехнулся.

— Позитивно.

— Еще как, — ответил Трек.

Ему было не больше двадцати пяти лет. Факт того, что молодой парень осознанно переступает черту мирной жизни и рвется, так сказать за ленточку, просто восхищал.

— Ты не видел еще его костюма, настоящий Рэмбо. Кстати, меня Бодрый зовут.

Мы обменялись рукопожатиями. Бодрому было за тридцать. Он был невысокого роста, по комплекции больше похож на Трека. В его рукопожатии чувствовалась сила, присущая настоящим мужчинам.

— Тот еще фраерок. — Он усмехнулся. Его добрый взгляд карих глаз остановился на Треке. — Про тебя, про тебя говорим. — Он почесал свою черную бороду. — Ну а ты, Рузай… Слышал разговор, что ты врач…

— Да, хирург, — ответил я, допивая свой чай.

— Это успокаивает правда, Трек?

— Ага. Хирурги под боком — это роскошь.

— Да, тем более на войне.

Потихоньку добровольцы просыпались. Я услышал первые шутки и легкую брань в конце палатки. Заиграла колонка Блютуз. Репертуар «Арии» всем пришелся по душе. Общей массой мы двинулись в сторону столовой на завтрак. Рацион был прекрасен: молочная каша, свежие сосиски, компот и выпечка. Все как в пионерлагере. Добровольцы, поглощая еду, были в приподнятом настроении. Шутка за шуткой взрывала атмосферу в столовой. Посыпались пошлые анекдоты и случаи из жизни. Если бы не командировка, можно было бы смело видеть во всей этой картине встречу давних друзей.

— Алкашки только, жаль, нет.

— Ну-ну, ты чего, какая алкашка.

— Да я пошутил, чего вы.

Шутка не прошла. Алкогольные возлияния здесь не приветствовались. Все прекрасно понимали, ради какой цели они здесь. Веселая атмосфера потихоньку сошла на нет. Добровольцы готовились к изнурительной и тяжелой тренировке на полигоне.

Надев свой плитник и уложив аккуратно боезапасы в передних карманах разгрузки, я вышел из палатки. Солнце было в зените. Ни намека на прохладный ветерок и какую-то свежесть. Было очень душно. Я искренне сожалел, что надел под броню военную рубаху на замке. Крупные пятна пота равномерно выступили на спине и подмышках, и это без физической нагрузки. Часть добровольцев были в строю, остальные заканчивали свои приготовления. Было около восьми.

— Рузай, иди получи оружие, — Велес указал в сторону командования. — Там оружейная. Не заблудишься.

Поблагодарив его, я отправился на поиски арсенала. По пути мне встречались добровольцы, облаченные, как и я, в бронежилеты, разгрузки, доверху набитые боекомплектами, ножами, свернутыми в змейки резиновыми жгутами и турникетами. Складывалось впечатление, что ребята проверяли свои физические возможности. Выкладка была на пределе. Арсенал был в одном из металлических контейнеров. На дверях висели массивные железные замки. Часовой ответил кивком на мое приветствие. Железная дверь отворилась с шумом. Внутри одиноко висела лампочка. Тусклый свет отбрасывал тени на стойки с АК-74, ровно выстроенные в ряд. Пахло маслом для чистки оружия. Терпкий запах щекотал ноздри.

— Позывной?

— Рузай.

— Так, Рузай, — часовой обошел ряды с автоматами. Прошло не больше минуты. — Ага, вот твой, получи и чиркни здесь.

Я расписался. Холодная сталь автомата приятно легла в мои руки. Я погладил дерево коричневого приклада, испытав при этом некую дрожь. Передернул затвор. Механизм благоговейно ответил взаимностью. В стволе пусто. Я нажал на спусковой крючок. Характерный щелчок. Удовлетворенный, я поставил предохранитель.

— Новенький, — часовой улыбнулся.

— Спасибо, — ответил я.

До полигона мы шли ровным шагом, в две шеренги. Расстояние было не близким, порядка шести — семи километров. Отсутствие каждодневной физической нагрузки в моем повседневном графике сказывалось.